Стальная громадина, привыкшая беспрекословно повиноваться своей хозяйке, и на этот раз не посмела ее ослушаться: сперва нехотя отклоняясь от вертикали, потом стремительно падая, кран заданно изменял направление своего падения; с грохотом и скрежетом он клюнул стрелой землю и — искореженный — завалился на левый бок. В наступившей тишине запоздало выпало из окна кабины и разлетелось на мелкие осколки, ударившись о рельс, круглое зеркальце…

Светлану положили на штабель плит перекрытия, подстелив брезент, как будто ей могло еще быть жестко или неудобно…

Тело казалось совершенно невредимым. Только на левом виске багровела ссадина с застывшей каплей темной крови.

Светлана лежала и ничего больше не слышала и не видела:

ни воя сирены бесполезной уже «скорой помощи»;

ни людей, молча стоявших возле нее, и среди них — своих подруг, в слезах припавших друг к другу, смерзшихся воедино;

ни того, как вбежал в ворота стройплощадки бледный, трясущийся слесарь Ветров, как он, споткнувшись, упал и из-за пояса его брюк вывалилась в грязь бутылка бормотухи;

ни окаменевшего, привалившегося к углу здания Василия Семеновича;

ни того, как главный инженер Григорий Иванович тихо подошел и, сняв пиджак, накрыл им ее лицо…

Лицо было спокойным и чуть удивленным. Расплывавшаяся от виска синева не портила его красоты.

Как начинается рабочий день? Сначала надо проснуться, осознать, что жены рядом нет, а значит, на кухне что-то совершается — кипит, жарится-парится; полежать, не открывая глаз, полежать, открыв глаза, потянуться. Крикнуть сыну, чтобы вставал — в школу пора собираться! Еще раз крикнуть, еще раз!.. И для примера, а равно — для устрашения сони-засони сердито встать самому.

День за днем, из месяца в месяц, из года в год.

Привычно — распускаются ли почки на одинокой иве за окном во дворе, лежит ли на ее ветках снег — жужжит в руке электробритва, выползает паста из тюбика на щетину зубной щетки, гудит в трубах вода. Вся-то разница, вся поправка на время года и погоду — что набросить на плечи, чем прикрыть (или не прикрывать) катастрофически разрастающуюся лысину.

Протянуть жене ладонь — за рублевкой на обед и сигареты, постоять полминуты, соображая, не забыл ли чего, и — к двери. Автобусы переполнены, можно не сразу сесть, опоздать на работу, испортить себе с утра пораньше настроение.

Быт. Сложившийся семейный уклад — после долгих лет скитаний по стране, работы в необжитых краях, затяжной неустроенности… Воспоминания. С внешним уютом человек свыкается удивительно быстро. А внутренний…

Не вспомню, когда я заметил эту женщину впервые, но когда у в и д е л ее, когда все началось — знаю: была осень, конец сентября. На тротуар из сада слетались листья. Недолетавшие — разбегались по мостовой; настигнутые и растертые между железом трамвайных колес и рельсов, между шинами и асфальтом, — превращались в труху. Десять лет прошло, а помнится все…

Женщина садилась в тот же автобус, что и я. Она всегда, наверное, садилась в мой автобус, а сегодня оказалась в очереди сразу передо мной, и я даже помог ей в дверях. Тогда она и повернула лицо, и посмотрела, и сказала: «Спасибо!» Мы стояли вплотную в обычной тесноте и давке, однако было почему-то жарче, чем обычно, душнее… Волосы женщина заправляла под вязаную шапочку, шапочка прикрывала и уши, только мочки — проколотые, но без сережек — высовывались из-под резинки.

Сошла она за две остановки до моей.

С того раза я каждое утро видел ее.

Иногда водитель проезжал мимо нашей нервно машущей руками очереди, не останавливая автобуса, и приходилось ждать следующего. Следующий доставлял меня на место за две минуты до начала работы. Если пропускали две машины — на работу я опаздывал. Она, видимо, тоже.

Очень красивая была эта женщина. Но — если хорошо рассмотреть. А рассматривал я ее теперь по пять раз в неделю, по двадцать минут каждый раз — всего с понедельника до пятницы получалось час сорок. Целый сеанс кино. Порой, глянув на кого-нибудь другого или в окно и потом — снова на женщину, я встречал ее взгляд и не находил в этом ничего странного: почему не поинтересоваться, кто на вас всю дорогу глаза пялит? А что на вас глаза пялят — всякий и затылком чувствует.

Так мы и ездили на работу. С работы она в мой автобус никогда не попадала.

Так и осень миновала, и зима прошла.

Дело было перед Женским днем.

В нашей геологической конторе народ сидит в основном солидный, много потрудившийся, поскитавшийся, честно заработавший свои катары, язвы, ишиасы, радикулиты, подточенный всевозможными болезнями почек, печени, сердца. Во всех коллективах, у всех трудящихся — праздник как праздник: скинутся по трехе, сбегают в магазин, принесут водки, вина, хлеба, колбасы, сыру и прочей снеди, выпьют, попоют, потанцуют, скинутся еще, еще выпьют; поспорят о работе, о событиях в мире, и снова о работе, и разойдутся по домам. У нас — не то! Завертится предпраздничная карусель, сделаешь намек — начинают тыкать себя большими пальцами: один — в желудок, другой — выше и левее, третий — в поясницу, изображают на лицах сожаление горькое и покорность судьбе. Однако этой весной, а именно седьмого марта, лед тронулся. Еще в начале года появился в конторе новый заместитель главного бухгалтера — женщина молодая и жизнерадостная. С нею-то нам и удалось расшевелить даже самых хворых и неподатливых. Сабантуй удался, разговоров потом на месяц хватило, но сейчас речь не о том…