Он не спал третьи сутки. У Арины кончались таблетки. Она забрала флакон. Он не смог его найти, и был уверен, что она принимает их, где бы ни находилась. Дело оставалось за ним. А невероятная слепая вера толкала на странное, необъяснимое действие – взять в руки кисть и нарисовать ее.

На кого он сейчас был похож? На безумца, фанатика, уставшего параноика? Чью картину он хотел изменить, над кем смеялся, с кем играл, во что играл? Но ему было на это совершенно наплевать! Только лихорадочно смотрел на картину, на тюбики с красками, палитру и принимал решение, снова и снова вглядываясь в пустой овал лица, бормоча: – Он должен ее нарисовать! Это невозможно? Он требовал от нее невозможного – теперь настал его черед!

То, что он делал дальше, не поддавалось описанию. Он не помнил, что творил. Сначала долго смотрел на серое пятно, пытаясь узнать в нем Арину. Потом развел краски. Сделал это как-то просто. В эту минуту все было настолько очевидным, что он ни капли не сомневался в своих действиях. Лишь раздражало серое пятно, похожее на кляксу песка, за которой скрывался любимый образ. Были ли у него сомнения? Нет! Мог ли он сомневаться, когда рисовал ее? Это было прозрение. Он знал каждую клеточку ее лица, чувствовал ее мысли, когда она там, на крыльце, смотрела на него, на детей. Ее детей. Он слышал эти мысли, оставалось передать их красками.

Как все оказалось просто! Какое-то великое и естественное умение было заложено природой в нем самом, в руках, голове, и он смело накладывал первые мазки. Мог ли он ошибиться, когда рисовал любимого человека? Внезапно он почувствовал в себе великое знание или умение – передавал его простыми движениями кисти, а маленькое серое пятнышко оживало. Знание находилось рядом. Оно было в нем самом. Неожиданно услышал музыку, которая зазвучала в голове. Случись положить ее портрет на ноты – сделал бы это с легкостью. Его пальцы уже мяли податливую глину, из которой рождались черты ее лица. Он чертил в воздухе формулы, и те объясняли на языке неведомой науки ее чувства, переживания, мысли и слова, которые Арина готова была произнести. Буквы складывались в слова, слова в строки, строфы. Рифмы наполняли воздух причудливым звучанием, удивительные стихи и оды рождались в сознании, они пели о любви и красоте, о жизни и времени, и время это стало бесконечным. Оно застыло, замерло и снова принадлежало ему. Эти строки готовы были перенестись сквозь столетия, представ перед пораженными потомками. И те преклонили бы колена свои пред музыкой этой, чудесными звуками далеких неземных инструментов, перед стихами, рожденными в горячке любви, и написаны они были без времени…

Без неумолимого истечения минут и столетий.

Родились они на далекой планете.

И теперь согревали сердца…

Это было откровение! Где-то рядом находилась маленькая кладовая, которая в этот миг распахнула перед ним дверцы или врата, и он доставал оттуда знания и умения, невиданный дар, который был дан ему свыше, мимо которого в жизни своей он так умело проходил.

Но он не знал об этом ничего, не замечал! Он не умел этого делать! Умел! Посмотри на ее лицо – это она! Ты рисуешь Ее! Ты протянул руку и вынул из-за пазухи краски, которыми творишь чудеса. А может, ты и был рожден для того, чтобы написать эту картину и другие тоже. Написать Арину, ее маленьких детей. А еще написать любовь. Ту самую, которая открывала перед тобой заветную дверцу. Он чувствовал, что находился в удивительном мире, где время замерло, остановилось, оно больше не существовало. Здесь были собраны все знания и богатства вселенной, и сейчас он легким движением руки смело распоряжался ими – водил кистью…

Возвращаться не хотелось… Не хотелось! Но, его ждала Арина. Устало, оцепенело отошел от картины, отбросив кисть, посмотрел на полотно. Стало страшно. На картине появилась Она. Арина была настоящей, совершенной копией той живой, такой молодой женщины, которую он искал, но не находил. Уже не верил, что сделал это. А в углу картины на парапете сидел человек, который безумно был похож на него, и на детей. Он не исчез, не был стерт краской времени, замазан серым цветом или засыпан песком. Сидел и улыбался. Все эти люди занимали свои места, а краски совсем не поблекли. Он замазал последнее серое пятно, и картина заиграла, обретая смысл. Он вернул жизнь, поместив ее на этой скале. Он выполнил обещание, выполнил клятву! Он был счастлив! И еще был абсолютно уверен, что, выйдя на улицу, сразу же найдет ее. Арина снова будет молодой, такой же, как и прежде! Все просто!..

Почувствовал невероятную усталость. В последний раз мысленно оглянулся на место, где сверкали, переливаясь, потаенные чудеса и знания, звучала волшебная музыка, таились формулы, мелькали строки стихов. Но их звучание становилось все тише и тише. Маленькая кладовая закрывалась. И тогда он понял – если есть Бог, он обитает в этом месте, он в каждом из нас, без прейскурантов и ценников, в кладовой, которую ты открываешь для себя или проходишь мимо походя. В искре, которая дарована каждому, дарована судьбой, нужно только ее заметить, и тогда она засверкает яркой звездой.

Но сейчас он очень устал. Он не спал три дня, пропустил три таблетки, которые где-то далеко от него Арина выпила. Сделала это без него. Но знал точно – она ждет его. И, не раздумывая, бросился в этот город, навстречу празднику и безумию, гирляндам и елочным базарам, подаркам, которые теперь он сумеет подарить ей…

– Ты с кем играешь? – неслось вдогонку, но этих слов он не слышал. Или не захотел услышать…

Легко несся по утреннему городу, скользя по пушистому снегу, который теперь радовал его. Шел коротким маршрутом, зная, куда идет и был абсолютно уверен, что разыщет ее. Неподалеку на скамейке заметил миниатюрную фигурку. Вспомнил, что каждый день проходил мимо. Проходил, не замечая, но сейчас неотрывно на нее смотрел, сокращая ненавистное расстояние. Женщина сидела и ждала его. Это была Арина, он сразу же ее узнал. Она была такая же, как прежде, какой он только что ее нарисовал. Нарисовал в воображении и на картине. А картина эта ждала их дома. Он выполнил обещание…

Подошел ближе, сел рядом, взял ее за руку, и родное тепло передалось ему.

– Я не смогла уйти от тебя, – прошептала она, – я пыталась, но не смогла.

– Здравствуй, моя собака, – сказал он и обнял ее. Перевел взгляд… На него смотрели синие, бездонные глаза, которые он так любил, а вокруг них… Он был потрясен! Этого не могло быть! Вокруг глаз виднелись маленькие морщинки, волосы ее были совершенно седыми, взгляд усталым, потерянным, и только где-то в глубине таилась маленькая искорка счастья и горечи, которая все перевернула в его душе. Он не сумел ей помочь! Сумел лишь найти ее, но снова терял, а откуда-то шепотом, словно эхом, донеслись страшные слова: