– Насколько я знаю, он теперь в Гучене, – уверил Оссендовского Бурдуков. – Мы обозы туда недавно послали за нефритом для Пекина. Анненков обозы конфисковал и деньги изъял для своих нужд. Торговля нынче стала делом убыточным.

– Скажите, Кирилл Иванович, вы ведь теперь с Михайловым будете встречаться? Там, конечно, дела военные обсуждать начнете, я не напрашиваюсь вовсе! А вот на встречу с Чултун-бэйсэ непременно меня возьмите. Меня старик хорошо знает и доверяет мне, буду вам полезен на переговорах. – Оссендовский заерзал на стуле и вопросительно улыбнулся.

Я переглянулся с Бурдуковым, тот утвердительно кивнул.

– Хорошо, господин Оссендовский, после встречи с Михайловым поедем к Чултун-бэйсэ вместе, – сказал я.

Мне не хотелось брать с собой этого плутоватого поляка, но, возможно, он и вправду сослужит добрую службу на первой нашей встрече со старым сайдом Улясутая.

– Вот и славно! Я подготовлю роскошные хадаки для себя и для вас!

– Хадаки? – Я удивленно глянул сначала на Оссендовского, потом на Бурдукова.

– Хадак – это шарф такой ритуальный, его нужно будет поднести сайду в знак уважения. Древняя буддистская традиция, – пояснил Бурдуков.

Еще некоторое время мы общались на самые разные темы, потом Оссендовский откланялся и поспешил по своим делам, предварительно выбив у меня клятвенное обещание взять его на встречу с Чултун-бэйсэ.

– Очень разговорчивый и деятельный тип, – резюмировал Бурдуков после ухода говорливого гостя. – Но вы его с весов не сбрасывайте, он чрезвычайно информирован, частенько бывает полезен, ну и без его участия не происходит практически ни одно событие. Да вы этого болтуна скоро в компании Михайлова увидите! Сейчас наверняка к полковнику прибежал и доложил о том, что вас знает тысячу лет и в переговорах с вами будет ему просто необходим.

– А он не шпион ли?

– Может, и шпион, только мне кажется, что он просто заезжий авантюрист, которых в Халхе теперь развелось немало. Славы, видно, ищет, меня вопросами своими извел уже. Все про историю Монголии, быт и нравы интересовался. Не думаю, что шпион, но и не исключаю такой вероятности.

Михайлов прибыл в резиденцию Блонского через пару часов после Фердинанда Оссендовского. Бурдуков к тому моменту выехал по своим делам куда-то в пригород. Полковник решительно вошел в комнату, где мы за чаем с хозяином дома обсуждали положение русских и иностранных колонистов в городе. На улице начался снег, папаха Михайлова и его шинель были покрыты тонким слоем снежинок. Отряхнувшись у порога, полковник перекрестился на образа, отстегнул ремень с шашкой и, сняв шинель, передал ее подоспевшей Марии Васильевне. Под шинелью оказался выглаженный офицерский китель. Борода у Михайлова была густая и окладистая, росту он оказался небольшого, но кость имел чрезвычайно широкую. Кисть моей руки при рукопожатии исчезла в его огромной пятерне и казалась в сравнении с ней просто детской. В этом кряжистом и мощном офицере чувствовались спокойствие и сила.

– Полковник Максим Михайлович Михайлов, – отрапортовал он и, не дожидаясь приглашения, сел за стол. – За мной Оссендовский увязался, еле отделался от этого слизня.

– Ивановский Кирилл Иванович, – представился я и улыбнулся, вспомнив слова Бурдукова о вездесущем Фердинанде. – Это хорошо, что вы от него отделались, разговор у нас будет серьезный, нежелательно, чтобы о нем узнали в городе.

– Ну я, пожалуй, пойду, а если понадоблюсь, ищите меня во дворе, – заспешил Блонский, очевидно решив, что разговор наш не предназначен для его ушей.

– Василий Васильевич, куда вы засобирались? Очень рассчитываю на ваше участие в нашей беседе, прошу вас остаться! – Я произнес это довольно добродушно, но тон мой не подразумевал возражений.

Блонский широко улыбнулся, без уговоров и жеманства сел на свое место. Мария Васильевна принесла самовар, выставила на стол варенье и удалилась, тихонько прикрыв за собой дверь.

Мои собеседники налили себе чая и переглянулись. Я понял, что слово предоставляется мне.

– Барон Унгерн, вернувший власть в Халхе законному правителю в лице богдо-гэгэна, прислал меня в Улясутай с важным поручением! – Тон мой был официальным, я старался как можно вдумчивее подбирать слова. Никогда прежде мне не выпадало миссии вести столь серьезные переговоры с боевыми полковниками, которые были и старше, и опытнее меня. Кроме того, я не знал, что принято говорить в таких случаях, ведь от барона Унгерна я получил лишь самые общие распоряжения касательно передачи боеприпасов русским войскам в Улясутае и налаживания связи с Ургой. Похоже, теперь от меня ожидали чего-то большего. – Я прибыл в город в сопровождении господина Бурдукова, которого вы хорошо знаете. С собой привез обоз с патронами и ручными гранатами, для усиления огневой мощи пригнал автомобиль с пулеметом.

– А много ли патронов? Какого калибра? Что за гранаты и сколько их? – немедленно осведомился Михайлов.

– Патроны большей частью под винтовку Мосина 7,62, есть некоторое количество под 7,92 Маузера и совсем немного восьмимиллиметровых под Манлихера. В общей сложности больше пятидесяти тысяч штук. Еще в коробках по четырнадцать штук 7,62 для старого образца Нагана, не знаю, пригодятся ли вам, их около сотни коробок всего. Из гранат привезли русских «кугелей» и еще австрийской «кукурузы», всего пару сотен.

Я был рад тому, что при получении боеприпасов на складе Дубовик передал мне все по описи и настоял на том, чтобы я записал количество патронов и гранат в специальный сопроводительный лист. Теперь я мог, как человек военный, блеснуть своими скудными познаниями перед двумя бывалыми вояками.

– А на автомобиле «картофелекопалка» тоже под 7,62? А то я тут и бельгийские встречал несколько раз, они под семь миллиметров Маузера идут. – Михайлов подмигнул Блонскому, и это не осталось для меня незамеченным.