Мы прибыли в Улясутай поздно ночью. Бурдуков показывал дорогу к фактории «Андерс и Майер», которая находилась в пригороде у самых стен улясутайской крепости. Наш обоз въехал в просторный двор, огороженный деревянным частоколом сажени в три высотой.

На порог дома, в теплом тулупе и с керосиновой шахтерской лампой в руке, выскочил хозяин – с виду довольно крепкий и бодрый человек лет сорока, с офицерской выправкой. Узнав Бурдукова, он быстрым шагом пересек весь двор и приветливо распахнул свои объятия. Затем громко приветствовал нежданных гостей и крепко пожал каждому руку, приглашая в дом. По пути Блонский раздавал указания своим работникам относительно лошадей и верблюдов, с интересом взглянул на наш автомобиль с пулеметом на турели и, одобрительно качнув головой, произнес:

– Был у нас такой же «фиат» в Мукдене! Только бронированный и на грузовом шасси. Столько японской кавалерии накосил в первых же боях… Генерал Акияма тот «фиат» на всю жизнь запомнил, пожалуй… – Блонский добродушно хохотнул и хлопнул Бурдукова по спине с таким усердным дружелюбием, что тот поперхнулся.

Жена Василия Блонского, Мария Васильевна, суетилась, накрывая на стол. Хозяин дома раздал казакам табаку, разрешив курить прямо в доме. Перед гостями появилось большое блюдо с вареной телятиной, соленые огурцы, пирожки, большой кувшин с квасом и четверть самогона. Мы набросились на еду, а хозяйка просила не налегать на закуски, объявив, что скоро подоспеет и горячее.

– Ты, Маша, готовь свое горячее и здесь не маячь пока… Мы тут самогончиком гостей подогреем, а потом в баньку отправимся. У меня банька такая, какой вы в Урге своей сроду не найдете! Вот Алексей Васильевич не даст мне соврать.

Бурдуков поднял голову от тарелки с мясом, поправил на носу очки и утвердительно кивнул.

– Вы ведь из Урги теперь? Что там, гамины тоже нашего брата давят? – нахмурил брови Блонский.

– Что ты, Василий Васильевич! – Бурдуков удивленно глянул на гостеприимного хозяина. – Выбили гаминов из Урги! Барон Унгерн со своей Азиатской конной дивизией два дня штурмовал, а на третий выбил!

– Вот те ну! – громко удивился Блонский. – А мы тут сидим в неведении. Вот это новость! Что, совсем выбил? Не сунутся теперь или силы собирают, чтобы отбить столицу?

– Куда им! Барон их теперь до Чойрына отогнал, только пыль столбом стояла. Побросали свои пожитки, артиллерию и верблюдов. В плен много попало, часть теперь у Унгерна служит. Вот поговаривают, что с Калгана нынче подкрепление идет, но барон им навстречу выступил, думаю, что и из Чойрына тоже выбьет китайцев в самое ближайшее время. – Бурдуков потянулся к тарелке с пирожками и, взяв сразу два, быстро покосился на четверть с самогоном.

Блонский перехватил его взгляд, широко заулыбался, хлопнул себя ладонями по коленям, схватил бутыль и стал разливать хмельной напиток по стаканам.

– Это новость! Сейчас мы ее отметим. Ох, родные вы мои, нам эта новость теперь как нельзя кстати. Слыхали, что в Кобдо случилось? Нас гамины тут тоже обложили со всех сторон, продохнуть не дают. Ну теперь уже недолго этим недоебанным нахлебникам кровушку нашу пить! Постой-ка, а что же с Чэнь И стало? Успел он из города убраться?

– Да, вместе с генералами на восток ушел, – кивнул Бурдуков, после чего махнул самогона себе под усы и на некоторое время зажмурился.

– Это хорошо, что ушел. Отличный мужик, умница и собеседник изумительный. Уважаю! Сколько мы вечеров за разговорами провели еще до того, как его в Пекин генералы сослали. Это уже после Мукдена, когда я во Владивостоке Восточный институт окончил.

– А вы что же, Василий Васильевич, успели после русско-японской войны еще и отучиться? – спросил я. Этот полный энергии человек вызывал у меня все больше уважения.

– Ну так это второе мое образование. Я ведь до того Алексеевское военное училище окончил. Начинал как секретарь военного комиссара в Мукдене, потом за год до той самой мукденской мясорубки стал переводчиком разведывательного отделения штаба Главнокомандующего Маньчжурскими армиями.

– Вы китайским владеете? – поразился я.

– Японским намного лучше, но и китайским тоже довольно сносно, – отмахнулся огурцом Блонский и, взяв бутыль, наполнил опустевшие стаканы.

– Он скромничает, – пригрозил Бурдуков пальцем хлебосольному хозяину дома. – Василий одинаково хорошо говорит и на китайском, и на японском и по-монгольски не хуже моего может. В учебе ему нет равных, уж дал Бог талант! На выпускных экзаменах всех поразил своим переводом мемуаров какого-то известного японца, так ему за эти переводы даже золотую медаль дали.

– Да, было дело, – поглядев в стакан, промолвил Блонский, – мемуары поручика Сакураи о боях под Порт-Артуром. «Никудан» по-японски назывался сей труд, написано было толково, японцы в деталях очень щепетильны. Меня после этого перевода прикомандировали к Главному управлению Генштаба, а потом уже до октябрьского переворота семнадцатого года был главой мукденской резидентуры, полковника умудрился получить даже.

– А после семнадцатого? – поинтересовался я.

– Потом в отставку вышел, да так и остался в Китае. Вот женился на Маше, сына родил Жоржа. Мы его в Америку отправили учиться, да там тоже не все так гладко, как описывают. Денег дали вроде достаточно, а ему не хватает совсем, пишет, что дорого все, мытьем посуды подрабатывает.