Моя душа в тот момент Соболева уже не то, что любила – скорее люто ненавидела: мне пришлось целый день нагло врать в лицо своим близким родным.

Лгуньей я была отвратительной, но мама и бабушка, искренне за меня радовавшиеся, к несчастью, поверили во всю ту наглую ложь, которую Соболев им скормил вместе с дорогими ресторанными блюдами.

Он умудрился вывернуть всё таким образом, что всё нагромождение лжи, в котором я жила последние несколько месяцев, превратилось в небольшое недоразумение и совсем маленькую ложь Соболева.

Ну, в самом деле, я ведь сама, первая, предположила, что он работает в прокуратуре — и мол, если бы я не высказала тогда это предположение, он бы, конечно, не стал меня обманывать.

—Искушение было таким огромным, — притворно вздыхал Соболев, поглядывая на мою маму и бабушку. – Вы же знаете, я рано остался без родителей… Деньги вон заработал, а родного человека найти не смог. А Яна… она мне завтраки готовила, рубашки мои стирала, лекарства мне покупала, когда я болел.

«Да я всего один раз купила ему терафлю!».

— Свитер мой заштопала.

«Там просто петля поехала – делов-то было на пять минут».

— Ланч мне с собой на работу заворачивала.

«Простые бутерброды — никаких разносолов».

— И это было прекрасно, — заливался соловьём Дмитрий. – Обо мне давно никто не заботился просто так, не за деньги, и каюсь, я просто хотел продлить это восхитительное чувство.

Мамуля и бабушка, понятное дело, после таких слов растаяли и даже (как мне показалось) немного возгордились, что воспитали такую правильную дочь.

А Соболев… тот, почуяв, что мои родные у него в кармане, тут же предложил бабушке и маме (как мудрым женщинами и главам нашей маленькой семьи) озаботиться подготовкой к свадебному торжеству.

Это, конечно, было враньём — нашей свадьбой занимались специально нанятые люди, которые лишь исправно приезжали к маме и бабушке, чтобы «посоветоваться», то есть плавно подвести моих родных к выбранному заранее варианту. В общем, это была ещё одна профанация.

Правда, сами бабушка и мама считали, что свадебные распорядители никогда не настаивают на своём мнении, а если они и дают советы, то лишь потому, что знают лучше.

— Ну, Яночка, — вздыхала бабушка, когда я, морщась, спрашивала, что было сделано не по плану специалистов. — Откуда же нам знать, как правильно подавать устрицы? Или какое лучше вино подойдёт к мраморной говядине.

— Всё-таки положение Димы обязывает поддерживать определённый уровень, - добавляла мама.

Я улыбалась, кивала – и шла в парк, чтобы прорыдаться. К сожалению, другого места для того, чтобы выплеснуть эмоции, у меня не было… не было дома, потому что я вынужденно переселилась в особняк Соболева.

Это было ужасно.

Он заставлял меня делить с ним один дом, одну комнату, одну постель… К счастью, интима между нами не происходило (я точно знала, что не выдержала бы ещё и это), но мне приходилось каждую ночь засыпать в его объятиях, а просыпаться под его пылающим взглядом.

И делать вид, что я не понимаю.

Я отчаянно тосковала по тому человеку, в которого влюбилась — мне не хватало его.

Но теперь между нами образовалась огромная пропасть. Дело было даже не в его лжи и не в том, что оказался не простым следователем, а заметной фигурой в нашем городе и области… нет, теперь между нами стояла моя сестра.

Я чувствовала её присутствие в том доме, куда меня поселили; я ощущала её запах в нашей спальне, и самое что ужасное— на мужчине, которого я любила.

И это делало мою жизнь ещё кошмарней.

Я до сих пор не знаю, чем руководствовалась Анька, когда решила подменить себя мной – отправив меня к Соболеву. Я всегда считала, что худая правда лучше хорошей лжи, и потому простила её за это… если быть откровенной самой с собой, я не могла ей простить того, что первой у Соболева была не я…

Анька тогда на какое-то время просто исчезла: я знала, что она периодически звонит и присылает смски маме и бабушке, о том, что с ней всё хорошо. Типа, она уехала куда-то в Европу на съемки.

Ага, ага, так мы и поверили…

Я искренне надеялась, что всё само собой успокоится и разрешится. Однако, даже спустя много времени, ничего не поменялось: та ночь навсегда встала между нами.

И даже после примирения на один из общих праздников, моё общение с сестрой всегда происходило достаточно своеобразно.