Но самое гадкое случалось в моменты, когда мы оставались наедине: монстр все ещё пытался внушить мне, что он раскаивается во всем случившемся, что он мечтает всё вернуть назад — и вернуть меня себе.

Я научилась не обращать внимания на его слова, пропускать их мимо ушей, не улавливать в них никакого смысла. Но как спрятаться от его поцелуев, которые жали, словно укусы ос, как избежать прикосновений, когда моя кожа вспыхивала словно бумажка, объятая огнём?

В такие минуты у меня случались короткие – очень короткие моменты — когда мне хотелось поверить словам монстра, потому что монстр на эти короткие мгновения превращался в моего Диму – мужчину, которого я когда-то любила.

Но потом я как будто в медленно съемке вспоминала всё то, что «мой Дима» делал со мной в машине — и начинала смеяться, каждый пугая своим смехом маму и бабушку.

Однажды мама, не выдержав, спросила меня, всё ли у меня хорошо.

— Всё нормально, мам, — пожала я плечами.

— Это касается тебя лично или ваших отношений с Димой? – продолжала настаивать мама.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я же вижу, с тобой что-то происходит, — ответила мама. — И ещё твой новый смех…

—А что с ним не так? – не поняла я.

— Ты слышала, как смеется сыч? – тяжело вздохнула мама. — Яна, дочка, ты стала смеяться точь в точь как эта птица.

Я вздрогнула и отвела взгляд.

—Мам, не выдумывай.

—Бабушке тоже так кажется, — покачала головой мама. – Дочка, что с тобой происходит?

— Ничего со мной не происходит. Ничего сверхъестественного.

— Но я же чувствую…

— Мам, бабушка попала в больницу, Анька пропала, — понимая, что этого будет недостаточно, я промямлила, — мне перестала нравиться моя работа.

— Так ты из-за работы, — всплеснула руками мама. — Яна, так чего же ты молчала!

Я пожала плечами, удивляясь тому, что мамино внимание зацепилось только на последнюю часть моей фразы. Мне не «не нравилась» моя работа… признаться честно, сейчас мне было всё равно, чем заниматься целыми днями; архив, пожалуй, что даже немного спасал, давая мне возможность немного отдохнуть от моих тяжелых мыслей.

— А что думает об этом Дима? – спросила мама. — Ты говорила с ним об этом?

Я замотала головой. Мне не о чем было говорить с монстром.

— Знаешь, и правильно, — неожиданно поддержала меня мама. — Твой Соболев тебя не поймёт. Дима прекрасный муж, но даже ему будет непонятно, какая такая нужда у замужней женщины состояться как профессионал. Наоборот, решит ещё, что эта прекрасная возможность засадить тебя дома…

Я вздрогнула, представив себе такую возможность.

— Нет уж, — медленно пробормотала я. – Дома я сидеть не буду.

Мама согласно закивала.

— Дима – парень хороший, заботливый (я прикусила губу, чтобы не рассмеяться как сыч над этой маминой шуткой), но свой доход надо иметь всегда.

Если бы все дело было только в деньгах…Но я не могла ни рассказать, ни подать виду. А потому, я просто кивнула:

— Вот и я про то же, мам.

Мамуля вздохнула.

— И что думаешь? Куда душа у тебя сейчас душа лежит?

«Закрыться в каком нибудь доме и не выходить на улицу лет так сто?»

—Ммм… я подумала, что может, мне заняться иллюстрацией. Сейчас много разнообразных ресурсов, где художники продают своё творчество.

Мама задумчиво пожала плечами.

— Мне не кажется это надёжным заработком, но если тебе хочется попробовать, то почему бы и нет.

Заметив, что к дому подъехала машина Ларисы, я поспешила распрощаться с родительницей, радуясь возможности избежать дальнейших расспросов – по крайней мере, до следующей недели.

Я ненавидела себя за свою ложь. Ведь раньше, до встречи с Соболевым, я принципиально никогда не врала; даже не знала, как правильно это делать. Но что мне оставалось теперь, когда правда оказалась бы точно не во благо, а во вред? Я и думать не хотела, что случится с мамой и бабушкой, если они узнают всю правду о наших отношениях с монстром.

Нет, теперь я уже даже не корила себя за ложь, которую скармливала своим родным. Теперь ложь стала частью моей жизни — нормой того ужаса, в который меня затянул Соболев и родная сестра. Теперь я избегала правды всеми силами, понимая, что любая часть настоящих событий убьет бабушку и, несомненно, покалечит маму.

— Это, конечно, не моё дело, — сказала Лариса, когда я садилась к ней в машину, — но с каждой неделей ты выглядишь всё хуже и хуже. У тебя ничего не болит?

Я думалась.