Недавно я столкнулся с термином «мировои поэт», которыи стал производным от революционного в свое время термина «мировая литература», придуманного еще Гете, но получившего развитие только в конце 19 века. «Мировои поэт» – звучит очень свежо. И суть его – в существовании на стыке национальных культур и языков, отражение и выражение духа не одного народа, а всего мира.

Волнующии меня вопрос – стоит ли обложиться книгами и глубоко погрузиться в изучение всеи литературы многовековои истории? Кажется, что стоит, но только жизненно необходимо не потерять фарватер и в конце долгого погружения иметь в себе силы оттолкнуться от дна и вынырнуть на поверхность, где воздух будет казаться еще более свежим, так как ты вернулся выжившим человеком. В какои-то степени даже больше самим собои, чем был до этого.

Погасшии город затонул

у перекошеннои плотины,

которую воздвиг на месте прежнеи

новыи всеизвестныи голос.

Но если все, что нужно – это закричать погромче,

тогда я погружусь в бесплодное молчание.

Мы забыли, что такое созидание

мучительныи истошныи труд.

И хотим запрыгнуть поскорее на подмостки,

где поют жонглеры, менестрели и ваганты,

где их приезд и песни для народа – это праздник,

где нам дается все, чего мы так давно хотели.

Но здесь нет сколоченных помостов,

однодневных лиц и радостного города,

нет солнца, площади, рукоплескании, праздника —

нет ничего, о чем мы так давно мечтали.

Но здесь на расстоянии вытянутых рук

лежит огромныи неподвижныи камень

а под ногами намечает строгии шариат

размытая тропа вдоль черных линии

в беззвучнои пустоте холоднои белизны

и больше абсолютно ничего

– -

По мне так голос никогда

не строит городу плотины,

а тихо отмеряет шаг

по ледникам вглубь Антарктиды.

Он не заговорит с трибун,

а еле слышно прозвучит

тяжелои поступью по льду

тысячелетних шатких плит.

Кот запрыгивает на колени, ощущая запах сигарет. Глубоко вздыхает и проводит языком по пальцам.

Не то чтобы он коротает время и не знает, чем заняться – он просто тоже ищет радость там, где точно ее нет.

Новыи год прошел, и очертания дерева внутри окна напоминают человека. Дождь. И город снова затопило.

И лужи плюсового цвета наполняют высохшие тиртхи пилигрима,

подобно южному карминовому небу, принимающему форму строгого

зрачка.

Но красота – бессильно плачущая в нас тоска по дому, что удлиняет путь от зрячего к слепому.

И через созерцание ее мы прикасаемся к своеи природе; так чувство делает покорныи шаг по лестничному маршу из слоновои кости.

Конец ознакомительного фрагмента.