Генерал Гровс позже сообщил ФБР, что Оппенгеймер впервые назвал ему фамилию Элтентона в начале или середине августа. Однако Оппенгеймер на этом не остановился. 25 августа 1943 года во время поездки по делам проекта в Беркли Роберт явился в кабинет лейтенанта Лайла Джонсона, офицера отдела безопасности, курировавшего лабораторию радиации. После короткого разговора о Ломанице Оппенгеймер сообщил, что в городе есть человек, работающий в «Шелл девелопмент корпорейшн», активный участник FAECT. Его фамилия — Элтентон, и к нему следует присмотреться. Роберт намекнул, не раскрывая подробностей, что Элтентон пытался получить сведения о работе лаборатории радиации. Когда Оппенгеймер ушел, лейтенант Джонсон немедленно позвонил своему начальнику, полковнику Пашу, и тот распорядился пригласить Оппенгеймера на следующий день для повторной беседы. Вечером под крышкой стола Джонсона был установлен маленький микрофон с проводом, ведущим к записывающему устройству, спрятанному в соседней комнате.

На следующий день Оппенгеймер явился на беседу, которая сыграет роковую роль в его жизни. Как только он переступил порог кабинета, его представили Пашу. До этого дня они не встречались, однако Оппи был наслышан о полковнике. Когда все трое сели за стол, Паш немедленно завладел инициативой.

Полковник начал издалека: «Рад вас видеть. <…> Генерал Гровс возложил на меня определенную ответственность — это все равно что присматривать за ребенком издали, не имея возможности наблюдать за ним воочию. Я не отниму у вас много времени».

— Ничего страшного, — ответил Оппенгеймер. — Время не играет роли.

Когда Паш начал задавать вопросы о вчерашней беседе с лейтенантом Джонсоном, Оппенгеймер перебил его и заговорил о том, ради чего пришел, — истории с Росси Ломаницем. Оппенгеймер спросил, следует ли ему поговорить с Росси, и выразил желание указать тому на неподобающее поведение.

Паш прервал его, заметив, что у него есть более серьезные заботы. Существуют ли «другие группы», проявляющие интерес к лаборатории радиации?

— А-а, я думаю, что это так, — ответил Оппенгеймер, — но у меня нет сведений о них из первых рук. После этого он добавил: «Мне кажется правдивой информация о человеке, связанном с советским консулом, чьего имени я не знаю, сообщившем через посредников людям, занятым в этом проекте, о имеющейся у него возможности передачи без риска утечки, скандала и тому подобных вещей любой информации, которой те пожелают поделиться». После этого он упомянул свою озабоченность возможностью «выдачи секретов» людьми, вращающимися в тех же кругах. Назвав попытку сотрудника советского консульства собирать сведения о лаборатории радиации «реальным фактом», Оппенгеймер тут же изложил внимательно слушающему Пашу свою позицию: «Если честно, я не против того, чтобы верховный главнокомандующий проинформировал русских о нашей работе. По меньшей мере, такой вариант заслуживает обсуждения, однако я против идеи передачи сведений с черного хода. Я считаю, что за этим не помешало бы проследить».

Паш, воспитанный на ненависти к большевикам, ровным голосом спросил: «Не могли бы вы объяснить поконкретнее, какой именно информацией вы располагаете? Вы, конечно, понимаете, что этот этап [передача секретной информации] для меня так же интересен, как и весь проект для вас».

— Могу лишь сказать, — ответил Оппенгеймер, — что контакты всегда устанавливались с другими людьми, и это их тревожило, поэтому они обсуждали их со мной.

Оппенгеймер употребил множественное число, как если бы рассуждал не об одном, а нескольких эпизодах. Он пришел на беседу плохо подготовленным, надеясь продолжить с лейтенантом Джонсоном разговор о Ломанице, а вместо этого столкнулся с Пашем. Направленность вопросов заставила его нервничать и говорить лишнее.

Память о коротком обмене словами с Шевалье на кухне в Беркли полгода назад успела потерять четкость. Возможно, Шевалье упоминал (как это сделал Элтентон на допросе ФБР), что Элтентон просил найти подход к трем ученым — Лоуренсу, Альваресу и Оппенгеймеру. А может, Оппи имел в виду какие-то другие разговоры о необходимости передачи Советам военных технологий. Почему бы и нет? Множество его учеников и соратников ежедневно одолевала тревога, что фашисты выиграют войну в Европе. Они прекрасно понимали, что только советская армия способна предотвратить катастрофу. Многие физики, работавшие в то время в лаборатории радиации, не записывались в армию лишь потому, что были убеждены — нередко самим Оппенгеймером, что их участие в особом проекте внесет весомый вклад в победу. И эти люди, естественно, обсуждали, все ли сделало их правительство, чтобы помочь тем, кто принял на себя главный удар фашистского нашествия. Оппенгеймер, несомненно, много раз слышал высказывания коллег и студентов в поддержку оказания помощи осажденным русским — не в последнюю очередь потому, что в то время американская пресса изображала Советы как героических союзников.

Оппенгеймер попытался объяснить Пашу, что люди, предлагавшие помогать СССР, приходили к нему с «кашей в голове, а не конкретными планами сотрудничества». Они положительно относились к идее помощи союзнику, но отшатывались от мысли передавать информацию, по выражению Оппенгеймера, «с черного хода». Роберт повторил то, что раньше говорил Гровсу и лейтенанту Джонсону: за Джорджем Элтентоном, сотрудником «Шелл девелопмент корпорейшн», следует проследить. «Его возможно просили, — предположил Оппенгеймер, — сделать для доставки информации все, что возможно». Элтентон упомянул об этом в разговоре с человеком, знакомым с одним из сотрудников проекта.

Когда Паш начал давить, пытаясь узнать имя последнего, Оппенгеймер вежливо отказался по той причине, что этот человек был совершенно ни в чем не виновен. «Я вам вот что скажу, — продолжал Оппенгеймер, — мне были известны два-три случая, и двое из этих людей приехали со мной в Лос-Аламос, они мои близкие соратники». На обоих выходили по отдельности с промежутком в неделю. Третий, сотрудник лаборатории радиации, уже уехал или ожидал перевода на «объект Х», завод в Оук-Ридж, штат Теннесси. В контакт с ними вступил не Элтентон, а третье лицо, чье имя Оппенгеймер отказался назвать, потому что «это было бы ошибкой». Оппенгеймер заверил, что искренне верит в невиновность этого человека. Он выдумал, что этот человек якобы случайно встретил Элтентона на вечеринке и Элтентон сказал: «Вы не могли бы мне помочь? Дело серьезное, потому что мы знаем — здесь ведется важная работа, и считаем, что результатами надо поделиться с союзниками. Вы бы не могли прозондировать желание этих людей оказать нам помощь?»