— Мне больше по душе идея выбросить твой труп за городом. Там много диких собак, и они постоянно голодны.

Гость поднялся на ноги.

— Я услышал достаточно. Оставь весь кофе Халифу и передай ему привет. И скажи, что я ни капли не сожалею ни о том, что сделал с его шлюхой, ни о том, что упрятал его в тюрьму. Потому что он зажравшийся сукин сын, игравший в хорошего парня, и он все это заслужил. Это мой город. Если он хочет убить меня, пусть приходит. Мы поговорим как мужчины. Если, конечно, он еще помнит, каково это.

— Сядь на место. Это мой дом. Ты уйдешь отсюда тогда, когда я этого захочу.

— Вот оно что. То есть, я твой заложник? Вы с Халифом заодно, и все это — часть хорошо продуманного плана, а дурачок Фуад попался в западню?

Умар взял с блюда апельсин и начал очищать его, достав перочинный нож.

— Сядь, — повторил он. — Ты наделал достаточно глупостей. И Ливий от тебя не отставал. Он знает твои слабые места. Нерешительность, раздутое эго, бывшая жена, страх остаться не у дел. — Брат судьи рассмеялся, снимая очередную ленту ярко-оранжевой кожицы с фрукта. — Передал с Тареком записку и переложил его долг на тебя. Об этом парне можно сказать много всякого, но чувство юмора у него отменное.

— Надеюсь, моя ответная шутка ему понравилась, — сказал Фуад, присев на табуретку. — Не уверен, что Тарек смеется в Аду, кувыркаясь на раскаленной сковородке, но хотя бы Брике вздохнет свободно: больше у нее никто не будет таскать шлюх.

— Думаю, в христианском аду для сластолюбцев существует другое наказание. К примеру, красивые женщины, к которым ты не можешь прикоснуться. Или что-нибудь подобное. Когда доходит до грехов и страшилок, христиане мигом перестают быть занудами и превращаются в талантливых сказочников. Впрочем, Тарек, кажется, был мусульманином…

Услышав звонок в дверь, Умар отложил апельсин. Фуад посмотрел на часы.

— Всего-то пятнадцать минут опоздания. Халиф теряет хватку.

— Твое оружие, приятель. Все, от пистолета до зубочисток и шелковых удавок.

Гость передал брату судьи револьвер и нож.

— Зубочистками я не пользуюсь, а удавка сегодня не при мне.

Умар спрятал нож в карман, сунул пистолет за ремень брюк и вышел из кухни. Фуад посмотрел на кожицу от апельсина, лежавшую на столе. Он не чувствовал ни волнения, ни страха. Только легкую пустоту в желудке и смутную надежду на то, что в дверь позвонил Аднан, кто-то из их общих знакомых или возмутительно красивая женщина, но не Ливий Хиббинс.

— А, ты уже здесь, сынок. Ты не накормил и не напоил гостя, Умар? На тебя не похоже. Или я пришел слишком рано? Тара увезла Руну в город для того, чтобы купить гору ненужных шмоток, в противном случае я бы…

— Твое оружие, — перебил хозяин.

Бросив на него короткий взгляд, Халиф неспешно приблизился к столу.

— На мне нет оружия. Если хочешь, можешь убедиться в этом сам.

Умар сделал Ливию знак поднять руки и тщательно его обыскал.

— Садись. Я сварил кофе. Тебе без сахара, как всегда?

— Будь любезен. А месье Талебу — со сливками. Но если ты не держишь у себя дома такой роскоши, то сойдет и с молочком. В последнее время он постоянно хнычет и, должно быть, соскучился по своей кормилице.

— Я не хочу кофе, — заговорил Фуад.

Халиф поставил на стол бумажный пакет и занял свободную табуретку.

— Как бы Умар не подумал, что ты не уважаешь законы гостеприимства, отказываясь от угощения.

— Ты все еще помнишь смысл этого слова?

— «Гостеприимство»? Конечно, сынок. Когда ты явился в мой дом, а потом швырнул в лицо свадебное украшение моей невесты, я тебя не убил, хотя видят боги — очень хотел это сделать.

— «Уважение». Ты приходишь к чужой жене, развлекаешь ее беседами и осыпаешь подарками. Тары и Гвендолен тебе уже мало?

Ливий взял из рук Умара крохотную чашку с кофе и сделал глоток.

— Когда я навещал леди Насрин в последний раз, она твоей женой не была. И нового обручального кольца на ее пальце я не заметил.

— И, разумеется, отымел ее, воспользовавшись моментом?

— Она была не прочь, но объедки с чужого стола меня не возбуждают. Да и как бы это выглядело, сынок? Ливий Хиббинс положил глаз на женщину короля? Чего доброго, о твоем друге начали бы судачить на улицах. Советую согласиться на кофе. С каждым разом оно становится все вкуснее. Умар, признайся: ты добавляешь туда тайное зелье?

Услышав свое имя, брат судьи, расставлявший чашки в шкафу, обернулся. Лучи предзакатного солнца делали его глаза светлее и золотили каштановые волосы, чуть тронутые сединой. Ему уже под пятьдесят, подумал Фуад, но он выглядит максимум на тридцать, несмотря на проведенные в тюрьме годы и сумасшедший темп жизни. Странно, особенно при учете того, что Аднан, младший брат, казался почти стариком. Несколько секунд Умар пристально смотрел на Халифа, а потом слабо улыбнулся и кивнул.

— Оставлю вас, — сказал он. — Если решите перекусить, выпечка ваша, равно как и фрукты в холодильнике. Я буду в кабинете. Позовете, когда закончите.