Шрифт:
Взял он меня на спину и пополз. До леса, как червяк, по земле полз. Сам раненый, избитый. Кровь везде. В лесу полежали, отдохнули. Донес меня до реки. Бревно в воду столкнул, меня привязал. Сам рядом. Так поплыли вниз по реке: к своему лагерю. Утром у своих были…
Егор Иванович умолк.
— А товарищ этот, Василий, жив теперь? — спросил Парамонов.
— Жив.
— Где ж он теперь?
— В нашем городе. Ты его знаешь. Большой человек стал. Секретарь горкома.
— Еремеев! Василий Егорыч!
— Он. Василий Егорович!
Через несколько дней Егор Иванович и Василий с обильной добычей вернулись домой. Таня встретила их на берегу.
— Ой, Вася! — кинулась она к мужу. — Натерпелась я за тебя страху. Не рада и твоим гусям и уткам. Больше весновать не пущу. Не пущу, и не просись. А на гусей твоих и смотреть не хочу.
— А чего на них смотреть, — усмехнулся Егор Иванович, — их жарить надо. Вкусная птица.
Глава восемнадцатая
Солнце закатилось. Покрытый тайгой зеленый гребень горной гряды потемнел и резче обозначился на фоне заката. Редкие курчавые облачка, разбросанные по пылающему небу, одно за другим гасли и серели. Под откосом крутого берега легла полоса тени, и с катера, медленно тянувшего вверх по течению длинную шаланду, наполненную людьми, трудно было разглядеть береговую линию, и от этого река казалась еще шире. На верхней палубе катера стояли Луговой, Андрей и Людмила с подругой, маленькой, смуглой и подвижной женщиной. Подругу звали Ревекка Борисовна, работала она в музыкальной студии пианисткой.
— По времени ночь, а светло как днем, — сказал Луговой.
— Белая ночь! — продекламировала Людмила и как бы про себя продолжила: — Самое лучшее, может быть, единственно хорошее в этом бедном краю.
Андрей сделал вид, что не слышал ее последних слов.
— И не просто белая ночь, — сказал он, — а самая светлая и самая короткая в году. Ведь завтра двадцать второе июня… Чудесная прогулка. Хорошее дело вы организовали, Александр Тихонович…
— Приятно, когда хвалят, — улыбнулся Луговой, — но не по заслугам. Это все Сычев.
— Федор Иванович!
— Он. Помните, неделю тому назад рапорт подписывали. Вы еще сказали: «Ну, теперь, кажется, все. План выполнили и отрапортовали». Когда вы вышли, Федор Иванович и сказал мне: «Коротка память у нашего директора. Обещался отметить такое дело — шутка ли, на две недели до сроку полугодовой план выполнили, — а теперь говорит «все». Не грех бы людей поблагодарить, работали на совесть». Вижу, старик прав. Стали советоваться. Он и предложил: «Попросите Андрея Николаевича достать катер с лодкой, и свозим народ на остров на маевку. Самый хороший отдых летом». — «Предложение замечательное, — отвечаю ему, — только зачем нам директора просить? Дело это общественное. Вы, как предзавкома, организуйте, я вам помогу, а когда все будет готово, мы и директора пригласим. Наверное, не откажется».
— Как видите, не отказался, — засмеялся Андрей. — А ловко вы меня… подправили.
— Самокритика делом, — ответил Луговой ему в тон. — Нет, вы посмотрите, что на лодке творится!
На шаланде разместилось не менее сотни людей. Плыли уже больше часа. Сначала было тесно, потом «утряслись», и всем нашлось место.
На носу собрались старики. Центром и, видимо, душой кружка был Федор Иванович. Он что-то говорил и, судя по тому, как быстро росло число его слушателей, рассказывал что-то очень занимательное.
На корме гремела задорная «Калинка». Баянист в белой рубахе-косоворотке и небрежно накинутом на плечи пиджаке трудился, не жалея мехов баяна.
Ой, вставала я ранешенько, Умывалася белешенько, —перекрывая звуки баяна, на отчаянно высоких нотах, с привизгом, выводил сильный веселый девичий голос. И обступившие баяниста кольцом девчата и парни, притопывая и хлопая в ладоши, дружно подхватывали:
Ой ли да ли, калинка моя, В саду ягода малинка моя.А в тесном кругу, где, казалось, и повернуться-то негде, перед самым баянистом лихо отплясывала девушка в ярком голубом платье.
— Не могу разглядеть отсюда, что это за плясунья? — спросил Луговой.
— Кажется, это Надя, бывшая моя учетчица, — ответил Андрей. — Узнаю по ухватке. А ведь здорово пляшет? — обратился он к Людмиле.
— Вот именно, здорово, — усмехнулась Людмила.
— Любопытно, кто запевает? — спросила Ревекка Борисовна. — Богатый голос, только необработанный.