– - Нелепей и не придумаешь, -- поспешно согласился посетитель и ушел, решив, что Джамхух слегка спятил.

– - Где мой рой и где женщина, которая хочет любви?
– - удивлялся он, разговаривая с односельчанами, и те пожимали плечами, высказывая разные соображения по этому поводу.

Так они жили четыре года и четыре месяца, и тут вдруг случилось необычайное событие. Абхазский царь, приехавший в село Дал на праздник открытия Храма Великому Весовщику Нашей Совести, внезапно скончался в доме своего племянника, где он гостил.

Молодой князь сел на престол. И хотя его звали абхазским именем Кобзач, он, подражая византийским императорам, нарек себя Феодорием Прекрасным.

Года два народ присматривался к нему, называя то старым именем, то новым, а потом прозвал его Тыквоголовым Красавчиком и больше никак его не называл.

В один прекрасный день дюжина придворных людей во главе с визирем приехала к Джамхуху. Кто-то из придворных держал за поводья лошадь с богатым женским седлом. Джамхух сразу все понял, душа у него сжалась от боли, но делать было нечего, гости спешились и вошли в дом.

– - Джамхух, -- сказал визирь, -- наш царь Феодорий Прекрасный давно любит золотоголовую Гунду. Только необходимость блюсти себя для абхазского престола не позволяла ему сразиться с братьями-великанами. Теперь пришел его час. Ты должен отдать царю прекрасную Гунду, иначе царь пойдет войной на Чегем. Неужели ты, вечно призывающий всех к миру, будешь способствовать тому, чтобы лилась абхазская кровь?

– - Но ведь царь женат, -- изумился Джамхух, -- я даже слышал, что у него недавно родился сын?

– - Да...
– - сказал визирь.
– - У него родился сын, и он наречен Георгием. Но какое это имеет значение? Разве ты не знаешь, что византийские императоры женятся столько раз, сколько хотят? А мы должны учиться у нашего великого соседа Византии, самого культурного государства в мире.

Джамхух задумался. Потом долгим взглядом посмотрел на Гунду. Он понял, что она хочет уйти к царю. Душа у Джамхуха обливалась кровью. Но он был горд, Сын Оленя, и хотел, чтобы Гунда сама предпочла его царю.

– - Что ж, берите ее, -- сказал Джамхух, -- раз она так хочет.

– - Но разве я говорила, что хочу покинуть тебя, Джамхух?
– - воскликнула Гунда и вся разрумянилась.

– - Милая Гунда, -- сказал Джамхух, -- ты забыла, что я Сын Оленя, я знаю язык глаз... Твои медоносные глаза мне все рассказали...

– - Ради интересов Чегема, -- прошептала Гунда и опустила свою прелестную головку.

– - Да, -- подтвердил визирь, -- интересы народа превыше всего.

– - Тебе останется мой портрет, -- сказала Гунда, -- ты будешь жить с моим портретом.

– - Да, -- согласился визирь, -- портрет можешь оставить. У нас много придворных художников.

– - Хорошо, -- сказал Джамхух, -- я буду жить с твоим портретом.

На прощание Гунда поцеловала Джамхуха, и не было поцелуя горше, потому что Джамхух почувствовал его благодарную нежность.

Гунде подвели чистокровного арабского скакуна, и, когда визирь подставлял ее ноге стремя, он не удержался и кивнул на стремя:

– - Чистое золото.

– - Сын Оленя, не скучай, -- сказала Гунда, удобнее усаживаясь в седло, -- почаще смотри на мой портрет.

Придворные вместе с Гундой скрылись на нижнечегемской дороге. Джамхух постоял, постоял посреди двора, а потом вздохнул и зашел в дом.

Чегемцы долго обсуждали это событие, жалея Джамхуха и высказывая разные предположения.

– - Вообще, -- говорили они, -- ввести в дом рыжую -- все равно что поджечь его. Уж лучше прямо сунуть горящую головешку под крышу, чем вводить в дом рыжую...

– - Надо было повоевать с Тыквоголовым, -- говорили другие, -- напрасно наш Джамхух ее уступил...

– - Как же воевать, -- говорили третьи, -- если Джамхух сам приторочил корзину с помидорами к ее седлу.

Это было явной выдумкой. Никакой корзины с помидорами Джамхух не приторачивал к седлу Гунды. Он, конечно, тосковал по своей Гунде, но никогда ни один человек не услышал от него ни одной жалобы.

Только однажды, сидя перед очажным огнем в кругу чегемцев, он вдруг подумал вслух:

– - Оказывается, пустую душу нельзя ничем заполнить. Пустота духа -- это вещество, которое нам неизвестно. И если вещество пустоты заполняет душу, душа заполнена. А заполненное уже ничем нельзя заполнить.