— А ты? — Исенгрим прищурился, и из-за шрама показалось, что выражение его лица стало зловещим. — В каком болоте осел ты, Иорвет, что спустя четыре года приходишь ко мне в компании с dh’oine и говоришь, что многое изменилось?

Я заметила, что кулаки Иорвета сжались.

— Друзья, давайте выпьем, — вскричал Борх, — прежде чем перейдём к чрезвычайно занимательному философскому вопросу о том, на что можно пойти ради выживания, а на что нет!

Все подняли кружки.

— Разве ты, Исенгрим, не изменился после нескольких лет жизни в стране, где нет ни одного эльфа, после того, как завел дружбу со следопытом-dh’oine? — негромко спросил Иорвет.

— Нет, я не изменился и не заводил дружбы, — ответил тот. — Я заводил взаимовыгодное сотрудничество, и клянусь, единственный раз, когда союз с dh’oine оправдал себя, был в случае с Муном. Но и на него нельзя было положиться — как только эмоции овладели им, он, словно флюгер под порывом ветра, изменил направление и ушёл в Хатчадор, несмотря на всю нашу «дружбу».

Исенгрим посмотрел прямо мне в глаза.

— На dh’oine нельзя полагаться, Иорвет, — с нажимом повторил он. — Даже если очень хочется обмануться.

Я встала, с меня было довольно.

— Спасибо за еду и тёплый приём, — сказала я как можно вежливее, но не удержалась, чтобы не подчеркнуть голосом последние слова.

Исенгрим усмехнулся, прекрасно считав интонацию.

— В моём доме не так много комнат…

— Чур, как обычно, печь — моя! — воскликнул Три Галки.

— Иорвет, ты можешь занять мастерскую, — Исенгрим кивнул на лестницу на второй этаж. — А твоей… напарнице подойдёт комната для медитаций. Правда, там нет кровати.

Эльф показал на стремянку, прислонённую к стене прямо позади стола и упирающуюся в люк в потолке.

— Мне всё равно, — буркнула я и пошла за сумкой.

***

Через люк я втянула в комнату свои вещи, кувшины с водой и деревянную шайку, которые Иорвет соизволил подать мне снизу. За исключением коврика, уложенного около большого, от пола до потолка, окна в торцевой стене, крохотная комната была пустой, и в ней пахло свежим, недавно оструганным деревом. Поймав себя на мысли, что неожиданно, но мне тут нравится, я зажгла пару стоящих на полу свечей в медных подсвечниках, расстелила шкуру под скатом крыши и приоткрыла оконную створку, больше похожую на дверь. Из окна была видна даль — яркая луна освещала уходящее вниз ущелье и блестевшую белым извилистую нитку реки. В комнату ворвались запах и шелест хвойного леса, журчание воды и совиное уханье.

Снизу ещё слышались голоса, сквозь щели люка виднелся свет, и слегка потянуло табаком из трубки Иорвета. Я долго и не спеша плескалась над шайкой, а потом, потушив свечи, растянулась на шкуре и слушала ночной лес. «Туда» в нашем путешествии закончилось здесь, в этом доме в горах, и оставалось лишь «обратно». Этот факт должен был радовать, но нет — откуда-то взялась и не отпускала печаль. Обратно — это совсем другое чувство, это движение в сторону конца, это последняя неделя лета, это вечер воскресенья. Закрыв глаза, я сконцентрировалась на дыхании и потихоньку задремала.

Меня разбудил непонятный звук, и я резко села на шкуре. В щелях люка было темно, в доме было тихо. Лёгкое постукивание по стеклу повторилось. Сердце бешено забилось, я подскочила к окну, распахнула створку, и в комнату с крыши спрыгнула тень.

— Я скучаю, — тихо сказал Иорвет.

Перед рассветом тем же путём через крышу Иорвет вернулся к себе, а утром я проснулась счастливой, как будто я-ночью и я-днём были совершенно разными людьми. В свете дня обратный путь на Север не печалил, а наоборот, обрёл смысл, как маленькая новая подаренная мне жизнь. И пусть мы, как подростки, должны были прятаться от сурового родителя, и пусть мы всё так же не говорили о любви, это было неважным. Как верно напомнил вчера Борх, только потеряв, а потом вернув что-то, можно было понять, насколько ценным подарком оно для тебя было.

Утром и без того уютная комната преобразилась. Хвойный лес за окном играл светом и тенями, далеко-далеко в голубой дымке змейкой сверкал Алтинин, а через пропасть, по ту сторону ущелья, виднелась крепость с красной крышей, которую мы пролетали вчера, а за ней — лесистые громады гор. На мощёном дворе крепости я заметила какое-то шевеление. Высунулась в окно, присмотрелась — микроскопические девичьи фигурки, образуя оранжевое пятно на сером квадрате двора, отрабатывали боевые движения с палками, и их высоко завязанные в хвосты длинные волосы синхронно взлетали.

Я задумалась, насколько случайно хозяин дома выбрал именно этот вид для комнаты медитаций, и рассмеялась. А подумав ещё, решила, что мне стоит использовать комнату по назначению. Моё лицо, которое на этот раз Тэя, несомненно, охарактеризовала бы, как озарённое любовью, выдало бы нас Исенгриму с головой.

Снизу едва уловимо запахло кофе, и, размяв лицевые мышцы пальцами и нацепив скорбное лицо, я откинула крышку люка. В комнате на первом этаже, кроме Исенгрима, никого не было. В маленьком подтопке сбоку печи горел огонь, а эльф снимал с плиты джезву. Наедине с ним я почувствовала себя крайне некомфортно, но отступать было поздно.