Она присела около кота, затрепала его за ушами, и тот басовито замурчал. Я собрала мечи. Изнутри палатки Исмана просвечивал огонёк, Энру с сыновьями хлопотали у костра, Иорвета нигде не было. Мои вещи лежали у нашего пустого шатра, и я привычно оттащила их к верблюдам, заметив, что со своей сумкой Иорвет поступил так же. «Всё будет, как попало», — прошептала я, достала новое льняное полотенце из купленных Леей запасов, стянула сапоги и босиком направилась к озеру.

***

Чёрная вода была неподвижна, а озеро казалось тарелкой, полной звёзд, с волнистой чернильной каймой от теней кедров по берегам. Я шла по мокрому песку, следы тут же наполнялись водой, огни лагеря остались позади. Песчаный пляж уткнулся в скалу, клином уходящую под воду. Сложив вещи, я не спеша разделась. Вокруг было так тихо, так неподвижно, что не хотелось ни звуком, ни лишним движением потревожить эту ночь. Вода была прохладной и приняла меня ласково, я нырнула и скользила в водной невесомости, где нет места сомнениям, где ты тот, кто ты есть, родившийся миллиарды лет назад в воде, без налипшей за жизнь шелухи. Потом я всплыла, раскинулась морской звездой и лежала на поверхности, глядя в небо, будто отражённое от воды. С другой стороны скалы послышался тихий всплеск.

«Ты ждала чуда — вот оно», — пришла мысль, и, не допуская больше никаких размышлений, я нырнула в ту сторону, сосредоточилась на пустоте. Руками нащупав песчаное дно, оттолкнулась, вынырнула за воздухом на полпути. Плеск за скалой стих. И опять глубина, и лёгкий подводный гул в ушах, и глоток спокойствия.

Иорвет стоял по пояс в воде, и в свете звёзд его кожа казалась белой, а сам он был будто выточен из амеллского мрамора — прекрасная эльфийская статуя, застывшая с набранной в ладони водой. Я вынырнула перед ним, и была голой и уязвимой, без панциря из одежд, без доспехов из показного безразличия. Последние капли просочились меж его пальцев, и он так и стоял со сложенными ладонями и молча смотрел на меня. Я глубоко вдохнула и спросила:

— Твоё предложение ещё в силе?

Стрела, летящая вечно, застывшая падающая звезда — ещё не успели слова сорваться с моих губ, как невыносимое ожидание ответа кислотой разъело меня, и захотелось нырнуть обратно в глубину и покой, исчезнуть, будто меня и не было.

Его ладонь поднялась, задержалась в воздухе на вечность, а потом несмело прикоснулась к моему лбу, и он отвёл в сторону мокрые волосы, упавшие мне на лицо. Я закрыла глаза и чувствовала путь кончиков пальцев по краю брови, по виску и за ухо. И ещё.

— Да, — сказал он, взял в ладони моё лицо и прошептал: — Глупая ведьмачка.

— Да, — ответила я, подняла руку и провела пальцами по его щеке. — А ты — очень глупый эльф.

Он склонился, миг мы смотрели друг другу в глаза. Прикоснулся прохладными губами к моим, а потом порывисто привлёк к себе, и наши жадные руки, наконец, дорвались друг до друга, ощупывая, сжимая, гладя, убеждаясь, что это не сон, что это можно взаправду. «Да», — повторял он между поцелуями, потом утянул в глубину, и мы переплелись там, не в силах оторваться друг от друга, и целовались под водой и над водой, а потом выплыли к скале, и он подхватил меня под коленки и спину и понёс на берег, как нёс древний человек свою пещерную женщину, и прижимал так крепко, будто боялся, что я скользкой русалкой просочусь из его объятий и исчезну снова.

Над головами чернели сплетённые кроны, Иорвет положил меня на свою одежду, и я нетерпеливо приникла к нему, не в состоянии терпеть дистанцию. Его мокрые волосы щекотали шею, губы ласкали плечи, и мы соединились в одно существо с единым сбившимся дыханием и сердцем, бьющимся на двоих. Всё, наконец, стало так, как должно было быть, как было задумано, и даже если завтра оно рассыплется, как карточный домик, сейчас это было неважно. «И правда, озеро-чудо», — подумала я и больше не думала ничего.

Я открыла глаза. В палатке было светло и тесно — вчера в ночи мы запихали внутрь наши сумки, и нам было совершенно не до того, чтобы наводить порядок. Иорвет спал на медвежьей шкуре, положив изуродованную щёку на вытянутую руку, а я лежала и смотрела на его спокойное расслабленное лицо, на длинные эльфийские ресницы. Заметила выступившие от жаркого зерриканского солнца едва различимые веснушки на скуле и у переносицы, которых не видела раньше. Он приоткрыл глаз.

— Я почувствовал, что ты на меня смотришь, — произнёс он и протянул руку. Улыбнулся. — О чём ты думаешь?

— Гадаю. Что скажет утром один эльф, проведя ночь с dh’oine. Опять.

Его рука добралась до моей, и он сжал мою ладонь.

— Одной ночи слишком мало, — он потянул меня к себе на грудь. — Надо ещё. Тогда я пойму.

— Что, в плане даже нет пыток? Лицом в муравейник или что там ещё у вас в ходу?

— Как бы ты хотела, чтобы я тебя пытал? — он водил пальцами обеих рук по моей спине, а потом запустил их в волосы на затылке.

— От пытки с помощью кофе не отказалась бы.

— Признайся, ты сказала мне «да» только из-за этой жидкости! — он спихнул меня с груди и уже нависал сверху.

— Ты меня раскусил! — я притянула его за плечи.

— Всё-таки пытки это хорошая мысль, — металл в его голосе на этот раз был расплавленным. — Очень хорошая.

В лагере уже давно слышались голоса и звякание посуды, плеск воды и перестук топора, а мы всё не спешили вылезать из жаркой палатки. Нам срочно нужно было убедиться, что утром ничего не изменилось, что «да», как ему было свойственно раньше, не ушло вместе с ночью, не превратилось при свете дня в «нет». И когда мы выбрались наружу, наши попутчики и даже Рэя обменялись, словно заговорщики, понимающими взглядами, будто мы, наконец, перестали валять дурака и в итоге сделали то, что по их мнению должны были сделать давно.