— Знак Солнца, — ахнул Исман, когда мы расстелили коврики около костра.

На каждом их них был вышит золотыми нитями рисунок — змеи, клубком сплетённые вокруг руны, такой же, как в центре треугольника.

— Во время захода солнца он должен был быть на нём… — догадался Исман.

— Надо было сказать человеческим языком, — буркнула Рэя. — Пойдём, закопаем его и того, второго.

Она поднялась, посмотрела на меня и внезапно многозначительно зашевелила бровями. Хлопнула Исмана по плечу, подняла за ноги и потащила тело чародея к выходу. Мы остались с Иорветом вдвоём. Я подкинула в костёр обрубок ветки, кора затрещала, разбрызгивая смолу, и по чёрному куполу заплясали отблески огня. Мы снова молчали, молчали долго, будто в мире не было ничего интереснее, чем горящий костёр, и в какой-то момент я испугалась, что сейчас вернутся Рэя с Исманом, и редкий момент наедине будет упущен.

— Иорвет… — начала я.

— Яна… — сказал он одновременно со мной.

Мы глядели друг на друга мгновение, вокруг была темнота и только мы, в неверном свете пламени. Иорвет опустил взгляд.

— Забудь, что я сделал и сказал сегодня. Просто забудь.

— Нет, — ответила я.

— Тебе так нравится говорить мне «нет»? — он криво усмехнулся и посмотрел исподлобья.

— Нет! Иорвет…

— Нет. Не говори ничего, от слов только хуже. В крепости я сказал, что мне нечего сказать тебе. Теперь есть, — он встал, прошёлся взад-вперёд, и по куполу заскользила его тень.

Сел опять у костра. Помолчал, а потом заговорил медленно, отстранённо.

— Не так давно я и мои эльфы жили с одной целью — протянуть хотя бы ещё один день, вырвать его из зубов этого мира. В Вергене всё изменилось. Мы сделали это. И ты. У меня, у скоя'таэлей вдруг появилась жизнь. Просто жизнь… — Иорвет замолк опять, подвинул сапогом в огонь выпавшую ветку. — Я расслабился. Я забыл, что чудес не бывает, что заигрывать с судьбой — дрянная затея. Забыл и о том, что хорошо умею выживать, но не жить. Жизнь даёт надежду, а надежда — обманчивое, опасное чувство. Она заставляет верить в невозможное, заставляет ошибаться. Я ошибся и получил горькую пилюлю из правды… Что же, говорят, что правда лечит. Я был неправ сегодня — всё ещё не хотел поверить в неё до конца. Поэтому прошу — забудь и не говори ничего.

Я до боли закусила губу и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Было очевидно, что любые попытки оправдаться сделают только хуже. Убедить его могла лишь правда из простых трёх слов, но сказать их было и страшно, и невозможно. Для Иорвета стал горькой пилюлей мой отказ в близости, и он придумал для него своё объяснение, далёкое от истины, однако, если я назову настоящую причину отказа, если признаюсь ему в любви, он убежит от меня, как от чумы. Он предложил мне всё, что мог, моё же признание потребует от него больше, чем он может дать. Оно всё разрушит.

Я молчала, а он следил за моим лицом, будто ждал ответа и всё ещё не мог поверить, что его просьбы «забыть и не говорить» хватило. Будто надеялся, что я, по обыкновению, буду сопротивляться и спорить, а он бы решительно отразил удар. А я не могла ничего ответить, язык прилип к нёбу, и мне неистово хотелось поцеловать его без всяких лишних слов, вернуть должок, но пока я мучительно решалась, момент был упущен, снаружи послышались голоса, и в пещеру возвратились Рэя с Исманом. Иорвет отвернулся. Зерриканка посмотрела на меня долгим взглядом и осуждающе покачала головой.

***

«Подъём!» — в ухо громогласно шептали. Песок и небо были серыми, и около входа в купол серела тень умывающегося кота.

— Раз наши дрянные мечи сбежали от шайтана, — Рэя энергично размахивала руками, — сегодня — болевые приёмы.

— Ты никогда не позволяешь себе никаких слабостей, да? — я зевнула — заснуть мне удалось лишь под утро. Попрыгала на прохладном песке. — Поспать там… Или дать поспать другим?

— Слабости делают людей слабыми, разве непонятно? — удивилась Рэя. — А я всегда сильнее всех. За это меня и не любят. Пожми мне руку.

Я осторожно пожала протянутую руку, и Рэя, провернув ладонь, обхватила мой большой палец, загнула его, и я бухнулась на колени.

— Ты должна быть сильной. Но если ты, ведьмачка, так и будешь колебаться и бояться трудностей, то останешься такой же слабой, как трухлявая палка. Твоя очередь.

— Есть у меня подозрение, что не любят тебя не за силу, — буркнула я и вцепилась ей в палец.

Рэя расхохоталась.

— Что, больно от правды? Но в правде — сила, — сказала она и заломила мне локоть.

Я взвыла.

— Но это же не значит, что надо без запроса вываливать людям в лоб всю правду-матку!

— Значит. Говорить правду — всегда лучше, чем умолчать, любая ложь начинается с умалчивания, — Рэя стояла прямо, а я выгибала её согнутую в локте руку взад и вперёд. — Вчера, когда я дала вам время наедине, ты ведь так и не сказала своему эльфу правду — ту, которую сказала мне? — она поморщилась. — Не так резко, мы на тренировке, а не в бою!

Она вырвалась из захвата, перехватила мою руку, нажав в локоть, будто выгибала его в другую сторону, и уложила меня лицом в песок. В спину упёрлось колено.