– Не вредничай, Аринка. Пару часов назад мы с тобой целовались.

– Немыцеловались, атынарушил договоренность, – фыркаю, а у самой в груди приятно щекочет. Нравится, как игриво он произнес мое имя.

– Извини. Это была производственная необходимость. Ты, кстати, больно ущипнула.

Хлопает себя по предплечью, где красуется бурое пятно.

Я делаю нам чай. Он запускает фильм.

Присев на другую сторону огромного п-образного дивана, подбираю под себя ноги. Я предпочла бы лечь в свою кровать, мне волнительно в его компании, но просто встать и уйти не могу.

– Как будем выкручиваться? В офисе всем скажем, что расстались друзьями? – спрашиваю, пока идет заставка.

Гарик ставит фильм на паузу. Пьет чай и молчит. Я пью свой. Мы переглядываемся. Оба понимаем, что вляпались с этой игрой. Сегодня активно демонстрировали влюбленность, целовались у всех на глазах, а завтра вдруг раз – и расстались. Выглядит неправдоподобно.

­– Скажем, но позже. Есть предложение.

Он смотрит пристально. По коже пробегает холодок, в теле появляется едва уловимая дрожь. Я ежусь под его взглядом. Пока мы были на людях, чувствовала себя нормально, было весело, наедине – ловлю мандраж.

– Какое предложение? – спрашиваю сдавленно.

– Деловое, не волнуйся, – широко улыбается. Заметно, что боль отпускает. – Наше сотрудничество имело успех. Давай продлим. На время твоей стажировки или до момента, когда будет достигнут нужный результат, – внимательно смотрит в глаза. – На взаимовыгодных условиях, – добавляет, не отрывая взгляда.

– Послушай, ну и так ведь понятно, что она тебя любит. Капец как ревновала сегодня. Я украдкой наблюдала. Из-за нашего спектакля на ней весь вечер лица не было. С футболистом своим поссорилась, уходила расстроенная…

– Это ничего не значит. Они еще вместе.

– Твоя цель разлучитьихили вернутьее?

– Это одно и то же.

Я кошусь на него и мотаю головой.

Он задумывается. Хмурит брови, нервно стучит по дивану пальцами.

– Нужно, чтобы они расстались. Твои условия?

Я растеряно вожу глазами по комнате. Бизнес-переговоры явно не мой конек. Но или сейчас, или никогда.

– Хочу работать в твоем американском офисе.

Фраза вылетает из меня, как черт из табакерки. Я ее только думала, а она сказалась. Второй бокал шампанского был лишним. Его пузырьки только сейчас меня догнали.

У Белецкого взлетают брови и сильно морщится лоб. Он не просто удивлен –охреневает от такого заявления.

Резковато получилось, согласна. Пытаюсь смягчить:

– В принципе хочу. Когда-нибудь. В перспективе. Не завтра.

– Завтра по-любому не получится.

– Конечно-конечно, я понимаю. Нужно проявить себя, показать профессионализм. Я готова, на все готова!

– На все? ­– переспрашивает и сканирует взглядом сверху вниз и снизу вверх.

– На все – в смысле работы, – уточняю на всякий случай.

В его словах мне постоянно слышится скрытый подтекст. И смотрит он необычно.

– Почему Штаты? Польский офис больше и перспективней.

– Мечтаю сбежать от родителей.

Он еще больше морщит лоб и меняет позу. Садится, выпрямляет спину и разворачивается ко мне всем телом.

­– Это интересно. Расскажешь, почему? Нам в любом случае нужно познакомится ближе.

­– У меня строгая религиозная семья, – признаюсь.

– То есть ты верующая?

Мотаю головой и начинаю рассказывать. О том, как мои родители стали протестантами и иммигрировали. Как папа из простого киевского таксиста превратился в совладельца крупнейшей в Европе транспортной компании и не уставал благодарить за это бога и церковь. Как в детстве мы с сестрой любили ходить на воскресные проповеди, потому что после них детей всегда угощали сладким, а потом у Кати выявили сахарный диабет, а у меня анемию. Как родители окрестили нас новыми именами, но мы все равно болели и нам все меньше нравились проповеди. Как потом сестра вернулась в церковь, потому что влюбилась в нашего проповедника, и как трагично она погибла вскоре после этого, а я совсем перестала верить.

Рассказываю спокойно и четко. Белецкий слушает с интересом.

– Родители на тебя давят? Им не нравится, что ты не разделяешь их взглядов?

– Принуждать к вере – грех, но они находят способы усложнить мне жизнь. После смерти сестры все внимание только на мне. Бесконечный диктат, прикрытый заботой. Папа очень жесткий человек.

– Я понял, – вздыхает Гарик. – У меня свои траблы с родителями, иного характера, но хрен редьки не слаще…

– Уголь сажи не белее, – заканчиваю фразу.

Мы переглядываемся. Улыбаемся по-дружески. Хорошо на душе после разговора. Одно мне не дает покоя: я не рассказала ему про Владека. И словом не обмолвилась про жениха.

– Будет тебе Америка, Аринка, – подмигивает Белецкий и бросает мне подушку, – Посмотрим фильм?

– А если не получится? Если они не расстанутся?

– Надо продумать тактику и все получится. Хочешь гарантий? Завтра пропишем условия и заключим договор. Включаю кино?

Киваю и подминаю под себя подушку.