Кормили и поили вы меня.

Хоть панцирем спина моя покрыта,

Без вас я буду на куски разбита.

Я в дружбе с вами свой нашла оплот,

Умру, когда вы пуститесь в полет.

Мне не дано наверх подняться с вами,

Мне суждено навек расстаться с вами.

Жестоко я наказана судьбой:

Ведь я к земле привязана судьбой!»

Вдруг палочка на речке безымянной

Всплыла, стреле подобна деревянной.

Две утки палку взяли с двух концов, —

Взгляни на этих хитрых двух пловцов!

А черепаха крепко за середку

Зубами ухватила ту находку,

И вот они втроем взлетели ввысь:

На птицу-черепаху подивись!

Их люди увидали ненароком,

Стремящихся над берегом широким,

И вскрикнули: «О чудо из чудес,

Взметнулась черепаха до небес!»

Услышав эти крики, черепаха

Раскрыла рот, сказала: «Дети праха,

Завистник пусть ослепнет, пусть умрет!»

Но сразу же, едва раскрыла рот,

Она упала с высоты небесной,

Была поглощена земною бездной.

Лишь издала сей бесполезный звук —

Лишилась жизни, счастья и подруг..«

Наполнив сердце разумом, любовью,

Джами, не предавайся пустословью,

Чтоб в этом мире, где тоска и страх,

С высот небес ты не упал во прах.

РАССУЖДЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ В НАСТАВЛЕНИЕ ТЕМ, ДЛЯ КОТОРЫХ ПОСЛЕ НОЧИ ЮНОСТИ ЗАБРЕЗЖИЛ РАССВЕТ СТАРОСТИ, НО ДО ОБОНЯНИЯ КОТОРЫХ НЕ ДОНЕССЯ АРОМАТ МУДРОСТИ

Ты таешь как свеча, и взметена

Твоя, как белый пламень, седина.

Ты, как усопший, старости порою

Своих волос осыпан камфарою,[17]

Чтобы камфарный холод охладил

Желанье сна и к пище жгучий пыл.

Как мельничное колесо в потоке,

Небесный жернов кружится высокий,

Тела живых, не пропустив и дня,

Он мелет, словно зёрна ячменя.

О, сколько смолото! Ты, поседелый,

С той мельницы осыпан пылью белой;

Вся кожа ссохлась на лице, сходна

С корой березы; согнута спина;

Ты крив, как лук, и в том-то боль и мука,

Что посох твой не стал стрелой для лука!

Ты крив, как буква... В том-то и печаль,

Что бытия покинешь ты скрижаль!

От двух одно не отличишь ты сразу:

Нужны очки, нужны четыре глаза!

Наступишь на змею, подслеповат;

Ты глух: с тобой не говорят — кричат;

Перегрызал и камень ты подростком,

А в старости не справишься и с воском;

Казалось бы, какой простор для слов

Во рту твоем от выпавших зубов,

Но звуки произносишь ты, гнусавя,

Невнятно шамкая и шепелявя;

Нога твоя не двинется, пока

Ей не поможет с посохом рука,

А руки так дрожат, что не в охоту

Им делать даже легкую работу;

Видны повсюду на руках узлы,

А пальцы, словно серебро, белы,

Но, словно ртуть, из них ушла та сила,

Что всё держала и, зажав, хранила,

И что-нибудь схватить им тяжело,

Хоть пальцы все от скупости свело.

Кто алчен, разве скупости перечит?

<