Хоть в грудь мою ежеминутно вонзаешь сотни стрел,

Я утешаюсь тем, что стрелы шлешь неустанно ты.

Мне светит милостыней света, подачкой ночи день,

Поскольку мне свечою светишь в ночи туманной ты.

Зачем взывать к тебе, жестокой? Ведь знаешь и сама:

Виной тому, что утром ложе от слез багряно, — ты.

Хоть знаю, на торгу свиданий меня оценишь в грош,

Твердить я буду покупатель, душе желанный, — ты.

«Я друг тебе, Джами! — сказала. — Другого не ищи!»

Придется, видно, жить без друга, коль друг столь странный — ты.

169 [10]

О виночерпий, спешься там, где в берег Шатта бьет прибой,

И хмелем с памяти моей скорее муть Багдада смой!

Печать из кубка наложи на мой сведенный гневом рот.

Не стоит шушера того, чтоб осквернить его хулой.

От подлых верности не жди, они подобны дивам зла.

Ведь человеческой черты у них не встретишь ни одной.

Не огорчен, а счастлив тот, кто к поношениям привык.

Путь отреченья, путь любви не дарит путнику покой.

Влюбленным, прокопавшим ход в соединения тайник,

Ничто ни лай бродячих псов, ни их рычание, ни вой.

Влюбленный — тот, в ком нет примет, кто поднялся над бытием.

К чему величие души искать у низменных душой?

Земля багдадская, Джами, не для торящих верный путь.

О виночерпий, прочь вино! В Хиджаз направимся с тобой.

МУРАББА

170

О ты, луна в магических лучах,

Ты войск очарованья падишах,

Не кройся в этих черных облаках,

Сияй всегда на ясных небесах!

Несется резво конь твой верховой,

Когда ты едешь, словно на разбой.

О, сколько душ плененных за собой

Ведешь ты на аркане, в тороках.

Тайком к чертогу твоему приду,

Ланитами к порогу припаду,

Я в свору псов твоих не попаду,

Что прыгают и лают в воротах.

Не уезжай, туранский мой кумир!

День расставанья сокрушит мой мир...

Когда останусь одинок и сир,

Бразды ума не удержу в руках.

Уносит вдаль весенний ветерок

Твой паланкин, как белый лепесток,

И вслед мой стон по тысяче дорог

Взывает в караванных бубенцах.

Из сердца сердце навсегда ушло,

И это непомерно тяжело.

Но я храню твой свет, твое тепло,

И образ твой живой — в моих глазах!

Бальзама мне для исцеленья нет,

Скорбям разлуки утоленья нет,

К делам земным во мне стремленья нет.

А ты? В каких пируешь ты садах?

До небосвода я подъемлю стон,

Потоком слез кафтан мой орошен.

Тебе открыт я! Что же я лишен

Вниманья друга, брошенный во прах?

Смирись, Джами, в безмолвии страдай,

Как звонкий руд, вседневно не рыдай,

Погибшую любовь не призывай —

Забвенья мук ты не найдешь в слезах!

КЫТА

171