Я — в мускусных силках кудрей любимой,

А кто же — и при этом без пилы —

С меня такие снимет кандалы?

Те ноги, что за два иль три мгновенья

Семи краев познать сумели звенья,

Четыре обойти столпа, пройти

Сквозь шесть дверей порталов девяти,[32]

В железе двух иль трех колец халифа —

Вступить в оковах во дворец халифа,

При этом были не затем в пути,

Чтоб до родного существа дойти, —

Избрали многогрешную дорогу,

Хоть к райскому веди она чертогу!

Кто верует, что лишь любви светлы

Пути, тому возмездье — кандалы!»

Верблюдиц гнали две иль три недели —

Путь ко дворцу халифа одолели.

Маджнуна, что пылал из-за Лайли,

К воде пылавшей — в баню привели.

Его помыли, голову обрили,

С почтеньем слуги с Кайсом говорили.

Халиф, что был источником наград,

Его в богатый обрядил наряд.

Был Кайс халифа милостями взыскан,

Дарений благовоньями опрыскан,

Но, присмотревшись, понял: сей приют —

Та школа, где пощечины дают!

Стал тесен Кайсу мир необозримый,

И снова обезумел одержимый,

Одежду разорвал он и чалму

Низринул в прах, ни слова никому

Не говорил, сидел в углу молчанья,

Вновь признаки являя одичанья.

Велел халиф, чтобы пришел на пир

Любовью умудренный Кусаййир.

Безумного узрев средь царедворцев,

Оторопел вожатый стихотворцев.

Сказал: «Сперва, чтоб строки записать,

Перо вы принесите и тетрадь.

Во мед он обмакнул перо, как палец,

А мед — стихи, что сотворил страдалец!»

И Кусаййир из сердца песнь исторг,

Всех привели его слова в восторг.

Он говорил: «Лайли прекраснолица,

Но Кайс не может с ней соединиться».

Он плакал: «Разлучен с подругой друг,

Сильнее с каждым днем его недуг».

И вдохновенье Кайса не погасло:

От этих слов оливковое масло

Обрел светильник — и огонь возник:

Язык Маджнуна — пламени язык!

Он спел касыду о своем горенье,

Сто бейтов было в том стихотворенье,

И каждое двустишие — как дом,[33]

И слезы-жемчуга сверкали в нем,

А каждая строка — дверная створка,[34]

Где горе входит медленно и зорко.

Цезура посреди строки — разрыв

Сердец, что разлучились, полюбив.

Размер стихов напоминает море,[35]

В котором, буйствуя, бушует горе.

Сто рифм — как сто утративших покой

Людских сердец, сжимаемых тоской.

Все буквы — сказ любви, сердцам желанный,

Все знаки — капли из сердечной раны, —

Нет, буквы — словно жаркие ключи,

Которые от крови горячи!

Лайли своей улыбкою печальной,

Как солнце, озарила бейт начальный,

Но вот уже последний бейт погас, —

Как греза о тебе, рассветный час!

Сердца людей зажгла его обида:

Была подобна молнии касыда!

Уста раскрыв, он вольно мысль простер,

Воспел своей возлюбленной шатер,

Его слова тоскою зазвучали,