Что это пламя на его похоже.

Да за тебя отныне смерть приму,

Коль от меня доставишь весть ему!

Есть свиток. Из моей он создан крови,

И кровь моя пылает в каждом слове.

Помчись, узнав пылание мое,

Отдай ему послание мое!

Затем с ответом возвратись обратно,

Как друг, кому тоска моя понятна.

Ты унеси огонь моей свечи,

А мне сиянье светоча вручи!»

Ответил благородный: «Горем жгучим

Из-за тебя Маджнун томим и мучим,

Но положу предел его скорбям,

Твое письмо Маджнуну передам, —

За буковку того письма любую

Он жизнь отдаст и душу дорогую!

Ему твое письмо вручить я рад:

То для меня награда из наград».

В печали счастье обретя нежданно,

Лайли письмо достала из кармана,

Вложила в свиток среди скорбных строк

Травинку желтую и волосок, —

Пусть друг поймет их как иносказанье:

«С тобой в разлуке, в горе и терзанье,

Я высохла, как желтая трава,

Как волосок — худа, едва жива».

К Маджнуну всадник с ликом благородным

Помчался на верблюде быстроходном,

В глухую даль безумцу он повез

Посланье, полное любви и слез.

Он прибыл, стал искать его повсюду,

Пришлось метаться по степи верблюду,

Но был безлюден и безмолвен дол.

Уже гонец в отчаянье пришел,

Решил он под скалою на мгновенье

От поисков найти отдохновенье —

И Кайса в скалах он увидел вдруг,

Но странен был его несчастный друг:

Светился весь, хотя лишился света,

Дыханье — здесь, душа — далеко где-то,

Он бодрствовал, но видел мир во сне,

Здесь внутренне, он был не здесь извне,

Он пребывал вне времени и меры,

Вне солнечной вращающейся сферы.

Любить не вправе, за любовь гоним,

Уже не веруя, что сам любим,

Ом всё же чтил одной любви законы,

От нелюбви навеки отрешенный.

Как ни старался преданный гонец

Привлечь его вниманье наконец,

Не привели старания к удаче.

Тогда решил он действовать иначе,

Запел он. так поют в глухом краю

Погонщики верблюдов песнь свою.

«Лайли! Лайли!» — гремело справа, слева.

Постигнет ли безумец шум напева?

Но, кажется, вошло то имя в слух —

Или Маджнун обрел сознанье вдруг?

Спросил он: «Кто ты и чего ты просишь?

Зачем ты это имя произносишь?»

А тот: «Я сделался гонцом Лайли,

Затем что озарен лицом Лайли, —

Лайли, к которой страсть твоя стремится,

Лайли, кто скорбных глаз твоих зеница!»

Сказал Маджнун. «Назойлив, неучтив,

Заране губы амброй не отмыв,

Как ты посмел, дерзнул устами сими

Выкрикивать всё время это имя?»

А тот: «Язык и словник я Лайли,

Посредник и толковник я Лайли.

Как раб, сейчас к тебе подъемлю длани:

Как жемчуг, ты прими ее посланье!»

Маджнуну в сердце, сладко и остро,

Весть о письме вонзилась, как перо.

Из рук гонца, явив ему почтенье,