Да, все складывалось как нельзя удачно, они легко выбрались наружу, никто их не заметил, две ночи они пробирались вдоль какой-то речушки, затем негустым лесом, полем. Днем лежали где-нибудь в зарослях, отсыпались. Назаров считал, что они уже в Чехословакии.

– А граница?
– спросил Василий.
– Мы ее уже прошли? Ведь должна быть граница.

– Да какая у них тут сейчас граница, - сказал Назаров.
– И в Германии немцы, и в Чехословакии немцы. Все германское.

За это время они съели весь хлеб, обоих страшно мучил голод. К тому же надо было как-то узнать, где все-таки они, куда идут. "Не может быть, чтобы мы не встретили здесь порядочного человека. Не может, Вася!" - убежденно говорил Максим Назаров. Ввалившиеся глаза его при этом лихорадочно блестели.

До этого они далеко обходили села и деревушки, а людей ночами не встречали. Теперь решили днем залечь где-нибудь возле дороги и, когда будет мимо проходить или проезжать кто-то из "подходящих" местных жителей, обратиться к нему за помощью.

Такого "подходящего" они сквозь кустарник увидели буквально через полчаса, как залегли у дороги. Было еще сумрачно, утро только-только пробивалось сквозь плотные, тяжелые тучи, завалившие небо. Где-то за поворотом дороги раздался стук колес по мягкой дороге, показалась двуколка, запряженная коротконогим конем, в повозке сидел человек в старой, помятой шляпе, в пестром пледе, накинутом на плечи. Человек был давно не брит, седая щетина на дряблых, обвислых щеках топорщилась во все стороны, во рту у него торчала потухшая, кажется, трубка.

– Местный крестьянин, - сказал Назаров и ткнул Кружилина в бок.
– Давай, Вася.

Назаров остался лежать в кустах, а Василий вышел на дорогу. Увидев его, человек в повозке уронил изо рта трубку, поймал ее, привстал было, словно хотел выскочить из повозки, но передумал, опустился, натянул вожжи. Только покрепче взял в руки кнут, явно показывая, что у него имеется этот предмет.

– Здравствуй, отец. Ты не бойся, - сказал Василий, останавливаясь метрах в трех от повозки и всем своим видом показывая, что нападать не собирается.

– Ich verstehe nicht, - проговорил старик и тут же закивал головой. Guten Morgen! Guten Morgen! [Не понимаю. Доброе утро! Доброе утро!]

– Вы немец, а не чех разве?
– упавшим голосом спросил Василий.
– Где мы находимся?

– Ich verstehe nicht, - повторил старик.

Из зарослей вышел Назаров. Старик в повозке покосился на него, но теперь не испугался или пытался показать, что не испугался - маленькие, тусклые уже от времени глаза его все же подрагивали.

– Ist das die Tschechoslowakei? [Это Чехословакия?]

– Nein, Deutschland. Deutschland, - повторил он, показывая кнутом вправо.
– Da ist Breslau.
– Затем повернулся в противоположную сторону: - Da ist Prag. [Нет, Германия. Германия. Там Бреславль. Там Прага.]

Все было ясно - они спутали направление и шли совсем в противоположную сторону. И Василий, и Назаров несколько секунд стояли, растерянные.

Старик немец поглядел по сторонам, потом спросил:

– Seid ihr russische Kriegsgefangene? [Вы русские военнопленные?]

– Да, мы русские, - ответил Василий.
– Не дашь ли чего поесть, отец? Эссен?

– Ja, ja, - кивнул старик, торопливо стал развязывать какую-то корзину. Он вынул оттуда большую квадратную буханку настоящего хлеба, протянул.

Василий шагнул к повозке, взял. Руки у него при этом затряслись, от голодных спазм в желудке возникла резь, а в глазах неизвестно от чего навернулись слезы. Немец заметил их, нахмурился, опять полез в корзину, вынул оттуда небольшой кусок сыра и луковицы.

– Nehmen Sie. Ich habe sonst nichts. [Возьмите. Больше ничего нет.]

– Спасибо. Данке, - сказал Василий.

– Ja, ja... Auf Wiedersehen [Да, да... До свидания.], - торопливо проговорил старик, дернул вожжами.

Назаров и Василий, оба в грязных лагерных шинелях, из-под которых выглядывали полосатые брюки, стояли на дороге, провожали глазами двуколку. Немец остановил вдруг лошадей, пошарил на дне повозки, выбросил что-то на дорогу и взмахнул плетью.

Это оказались крестьянские залатанные штаны. Подобрав, Назаров медленно натянул их поверх лагерных, торопливо проговорил:

– Я говорил - встретим добрых людей. И еще встретим, переоденемся потихоньку. Давай немножко поедим.

– Черт его знает, что за старик, - сказал Василий.
– А если он сейчас солдат сюда приведет?

– Не-ет. Зачем бы тогда штаны кинул? Нет...

Они присели у какого-то ручья, той же железкой, которой рыли подкоп под проволокой, отрезали по кусочку хлеба и сыра, поели.

– Ну что ж, Василий. Бреславль, Бреславль... В ту сторону теперь и пойдем, опять к Польше. От Бреславля Польша уже недалеко... Чует мое сердце выберемся.