Шрифт:
Вылетев из машины, он открывает нам дверь, демонстративно помогая каждой выйти.
– Не волнуйся, милый… – улыбается ему Крис. – Мы больше никуда не собираемся. У нас ещё одна непослушная попка не наказана! – неожиданно щипает меня, и я, подпрыгнув на месте, в шоке распахиваю глаза, глядя на Лёху. – К тому же, моей девочке требуется психологическая реанимация после твоих невъе*енно заботливых речей.
Лёха моментально сдувается, притягивает меня в объятия и целует в висок.
– Ладно, проехали… – закатываю я глаза.
Демченко такой Демченко!
– Береги попку! – шепчет он мне на ушко. – Никаких на неё приключений без моего разрешения. Аронов потом с меня спросит.
– Когда – потом? – хихикаю я.
– Когда вернётся к тебе.
– Думаешь, вернётся?
– Я бы вернулся! – подмигивает мне Лёха, и, бросив хмурый взгляд на Крис, садится в машину, снова резко разворачивается и выезжает на дорогу.
Усадив меня на диван, Крис протягивает бокал с коктейлем.
Хочется расслабиться, и я беру.
– Ты только по поводу Лёхи не напрягайся, – просит Крис. – Он на самом деле к тебе очень тепло относится.
– Да поняла я уже всё про него, не парься… – отмахиваюсь я. – А как вы с ним познакомились?
Крис ложится спиной мне на грудь, мы укрываемся пледом, устраиваясь на высоких подушках поудобнее. Удерживая в одной руке бокал, второй я перебираю её красивые волнистые пряди.
– У меня папа – «настоящий полковник». Лёха под него по службе попал. Отец периодически напрягал его привезти-увезти дочь. Ну и… Мы тогда с Ожниковым тусили, тот по корпоративчикам работал. И Алексей подтянулся к нам.
– А с Ожниковым?
– Жили в одном доме. Компания была общая. Потом в армию его забрали… Там авария какая-то, с радиацией связанная… Комиссовали. Ну и…
– С радиацией? – напрягаюсь я.
– Мхм… У него рак… Только сильно не распространяйся – его напрягает. Не любит, когда жалеть начинают.
Я чувствовала, что с Чеширским что-то не так. Он всегда слегка на надрыве по отношению ко всему: к друзьям – душа нараспашку, бухать – так вдрызг, драться – так в мясо, в работу – так с головой. Деньги всё время на ветер и с таким кайфом… И ещё – никаких постоянных отношений. Принципиально. И вообще, он живёт с какой-то безудержной жадностью, пытаясь объять всё, что только можно. Всегда смех и драйв! Теперь мне понятно его бешеное желание ЖИТЬ. Понятно и ещё более приятно!
Не буду говорить ему, что знаю. Лучше придумаю для него какой-нибудь экшен, чтобы его прокачало!
– А Костя?
– Костя позже… Уже Аронов был, и мы «Эдельвейс» замутили. Костя по работе к нам присоединился, а потом уже втянулся в тусовку.
– Как его, такого нетрадиционного, мужики приняли?
– Да как это чудо ещё принять-то можно?! С Ожниковым, правда, разок разбили друг другу морды! – смеётся Крис. – Но ничего, сейчас, как видишь, не разлей вода.
И я угораю, пытаясь представить себе их притирания.
– Почему про Олега не спрашиваешь? – легонько дёргает меня за ушко Крис.
– Потом спрошу, когда можно будет… – съезжаю я.
– Скучаешь?
– Мхм…
– Вернётся – примешь?
– Не надо бы.
– Жень! – застывает Крис в моих руках. – Он любит тебя…
Внутри всё рвётся тянущими болезненными ощущениями, словно я на секунду позволила ему приблизиться ко мне. И словно этот вопрос задала мне не Крис, а он сам.
Я знаю, да! Любит…
Отдышавшись, добавляю:
– Вернётся – я подумаю.
Глава 3 – Передумать
Маньячка: Тук-тук…
Семьсот двенадцатый: Ну надо же! Восемь дней тишины, б**ть!!
Маньячка: Заскучал?
Семьсот двенадцатый: Сейчас, погоди, с тёлочки слезу, писать неудобно.
Обиделся зайка!
Маньячка: Не позорь меня! Закончи начатое.
Семьсот двенадцатый: Какая охреневшая девочка!
Маньячка: Десять минут у тебя. Хватит?
Семьсот двенадцатый: Тебе хватает?
Маньячка: Десять?… Для первого «фейерверка» – за глаза!
Семьсот двенадцатый: Тогда я буду очень спешить…
Серебристые леггинсы под змею, широкий кожаный ремень, каблук повыше… Глаза – тёмным серебром… А вот помада нам ни к чему! Встряхиваю светлой копной. Смотрю на себя в зеркало.
Реально, Туманова?
Ты хочешь, чтобы это случилось?
Прислушиваюсь к себе… Никак я не могу представить, что во мне окажется кто-то, кроме Аронова. И эту близость с кем-то: смотреть в глаза мужчине, когда он в тебе.