Шрифт:
По паспорту.
Его лицо застывает. Смотрит в лобовое на огни клуба…
Молчание затягивается.
– Пи**ец! – кулак раздражённо вбивается панель. – Лучше бы ты замужем была.
Не смотрит на меня.
– Нет! – сжимает он губы. – Нет.
Выжимает газ, мы едем обратно.
Да, так тоже может быть, и это нормально, – успокаиваю я себя. Ломать, как Аронова, я больше никого не собираюсь. Легко смогу. Но не буду!
Молча доезжаем до моего дома. Выхожу.
Вылетает следом.
– Постой, Жень!
Поворачиваюсь.
– Не обижайся…
Да как бы…
– Я объясню, если хочешь.
– Не хочу. Нет – так нет! – развожу руками. – Удачи тебе.
Поднимаюсь в квартиру. Не снимая куртку, сползаю по стене вниз.
Я. Хочу. В клуб.
Кручу в руках телефон.
Вызов. Семьсот двенадцатый. Скидываю.
Набираю Ожникова.
– Привет, Чеширский. Занят?
– Неа… Кинчик смотрю.
– Поехали, тусанёмся?
– Через час заеду.
Чеширский – бесперебойный! Никогда не отказывает мне.
Час…
Мне хочется полежать, а раздеваться не хочется, и я делаю пару шагов к комнате и ложусь на спину на ковёр. Закрываю глаза. Телефон в моей руке трезвонит. Отключаю.
Через несколько минут долгий звонок в дверь.
Не хочу…
Слышу, как психованно он лупит по ней.
– Женя, открой!!
Не хочу…
Звонит ещё несколько раз.
Включаю обратно телефон. Наушники…
Чувствую раздражение. Не на семьсот двенадцатого. Конечно, нет. На то, что какие-то цифры могут менять мои планы. И года два ещё будет так.
И через некоторое время…
Семьсот двенадцатый: Жень…
Семьсот двенадцатый: Женя!
Семьсот двенадцатый: Да, Женя! Я передумал…
Маньячка: Я тоже.
Семьсот двенадцатый: Извини за реакцию. Выбило. Давай ещё раз. Пожалуйста.
Маньячка: Я подумаю. Надумаю – напишу.
Семьсот двенадцатый: Я буду очень ждать. Извини…
Глава 4 – Когда всем больно
– Как-то так, – истерично посмеиваюсь, заканчивая эпопею про Семьсот двенадцатого.
Крис хохочет…
– А дальше?
– А всё! – развожу я руками. – Пришлось выплюнуть, не распробовав толком.
– Так а с кем ты ночью тусовалась?
– С Чеширским…
– То-то я смотрю, он варёный опять. Детка, с завтрашнего дня опять уходим в аврал. Ты помнишь?
– Аха…
– Проконтролируй Ожникова, чтобы не бухал.
У нас грандиозный трёхчасовой показ от нескольких европейских домов моды. Потом пресс-конференция, фуршет… Телевидение… Короче, будет не вдохнуть!
– А что у тебя с документами?
– Полный абзац, – вздыхает она. – Не вовремя Олег сбежал. Не представляю, как это разгрести без штрафов и взяток. Никогда этим не занималась, всегда он. И я даже не знаю, куда бежать, связи все у него.
– Он что, не оставил тебе номера своего?
– Оставил. Но очень выразительно просил не звонить. Даже если гореть всё будет синим пламенем. И с фотостудией тоже… Одну камеру убила Полина, зонт сорван, какой-то узкоугольный объектив не могут найти. Короче… – качает она головой. – Но ты, детка, не заморачивайся пока. У тебя ещё целые сутки каникул. Оторви башку своему Семьсот двенадцатому! Расслабься.
– Думаешь?
– Что тут думать? Хотя бы в качестве разовой акции, чтобы понимать разницу.
– Я правильно понимаю, что это твой реверанс Аронову?
– Ну… – хитро прищуривается. – Иногда чтобы оценить одного мужчину, нужно попробовать другого. Я хочу, чтобы ты оценила. И когда он вернётся к твоим ногам, сомнений у тебя не возникло.
– А если я не хочу оценивать? Если я просто хочу…
Чего я хочу, не могу сформулировать даже себе.
– Чего?
– В моём мире солнечное затмение, Крис. Я хочу побесноваться. Моё солнце больше не вызывает ожогов, и мои бесы хотят на свободу.
– Отпусти… Но в рамках разумного, малышка! Чтобы мы потом тебя днём с фонарями не искали.
– Я подумаю.
Выхожу от неё, набираю Семьсот двенадцатого. Прижимаю телефон плечом к уху.
Завариваю Ожникову ромашковый чай с мятой. Несу. Желудок у него опять… И вспоминаю, как вздыхал Олег на мои попытки полечить его боли травками. Рак желудка?..
– Женя? – слышу в трубке голос Димы.
Нет, нет… Семьсот двенадцатого!
– Привет.
– Привет…
В кабинете Чеширского пусто. Оставляю кружку с чаем у него на столе. Забираю с собой его чашку с крепким кофе.