Шрифт:
Я не понимаю, что он говорит. Слова понимаю, смысл – нет!
Вырваться из его рук не получается. Истерично дышу.
– Как ты посмел?! – сглатываю я. – Как ты мог так…
– Я во всём неправ. И в этом тоже неправ. Но я не отдам тебя никому. Посмотри на меня…
Он держит моё лицо ладонями.
Не хочу!!!
И мои коготки впиваются в них, пытаясь оторвать. Я чувствую, как прорисовываю борозды на его коже.
Не отпускает.
– Смотри на меня… Женя… Тише…
И я смотрю в эти до боли родные глаза.
– Не злись… Женечка… Девочка… Это же я…
Его губы замирают на моём лице.
Силы вдруг резко покидают меня. Живот начинает наполнять такой знакомый болевой спазм, отдающий болезненной пульсацией в грудь.
Больно… Очень… Ему…
– Я люблю тебя… – шепчет он.
И мне. Очень. Больно.
Я перестаю дёргаться, парализованная этим чувством.
– Поехали домой… – и в этом столько всего, сказанного им, но не услышанного мной.
И я дышу глубже, переваривая всё то, что он сказал мне выше. Мне больше не хочется по нему бить. Мой котёнок уже всё равно захлебнулся. Я никак не могу договориться с собой, кто виноват в этом.
– Поехали домой…
– Поехали…
Глава 5 – Владеть
Сделав вдох поглубже, сажусь в машину на переднее сиденье.
А он не спешит, доставая сигареты. Прикуривает, присаживаясь на капот. Я вижу, как дрожат его пальцы. И это единственное, что выдает его состояние. Потому что даже эмоционально он не то что закрыт – он запечатан в свинцовый саркофаг. И даже мой эмпат-рентген не может пробить эту броню.
Ни Семьсот двенадцатого, ни его тачки на стоянке уже нет. Уехал. И это правильный выбор. По-другому вряд ли мы разрулили бы эту ситуацию. Я испытываю облегчение, что он не сорвался, и не было никакой жести. Аронов провоцировал… К счастью, сорвалась только я. Больше от неожиданности.
Офигеть.
Аронов…
Один ты ездил?
Осмысливаю его слова. И что? Это даёт тебе право поступать так, как ты сделал сейчас?
Но внутри я почему-то чувствую, что даёт. Не по отношению к Семьсот двенадцатому. Нет! По отношению ко мне. Как интересно… Что это значит? Что он всё ещё мой мужчина? Или подождите… Я – его женщина?
А как его женщина я могу несколько раз врезать ему по лицу за то, что он устроил, или это перебор?
Ветер вдруг стихает. Начинают кружиться редкие снежинки.
Его перекур затягивается. Сигарета просто тлеет в пальцах.
Включаю на панели радио. С раздражением слегка нажимаю на клаксон.
Выбрасывает сигарету. Садится рядом. Мы молчим. Снег становится гуще. Он навевает мне почему-то ту ночь, когда он забирал меня из Заельцовского, как мы молча ехали до моего дома и как потом, все в снегу, горячо целовались на капоте тачки. По радио играет какая-то старая-старая песня.
Мы одновременно сосредотачиваемся на припеве, встречаясь глазами.
А помнишь наш вечер, и белый снегЛожился на плечи тебе и мне,Шел первый и теплый снег декабря,Тогда я не знал, какая ты…– Дрянь! – вслух с эмоцией повторяет он конец текста.
Нормально!
– То есть, я дрянь, да? Окей. Как пожелаете! Но у меня есть что сказать.
– Скажи.
– Не надо скидывать моих зайцев с качелей, на которых я их раскачиваю! – рявкаю я. – Когда сочту нужным, ссажу их сама. У тебя нет права их убивать. Это право есть только у меня. Это мои зайцы!!! И я буду делать это настолько ласково, насколько способна.
– Мне показалось, что он занял моё место, и я сделал то, что должен был.
– Тебе показалось!
– Да? Тогда извини за зайца. Это инстинкты.
– Отдай мой паспорт.
– Завтра.
– Отвези меня домой.
И мы опять едем молча. Только в этот раз кипит не он, а я.
И никаких тебе поцелуев на капоте.
Паркуется.
– Жень.
Искоса смотрю на него.
– Ты что сделала со мной, м? – нервно проезжается пятернёй по волосам.
– Я не скидывала тебя с качелей, ты спрыгнул сам.
– Я всё равно разбился.
– Не обессудь, но жалости не будет. После неё только брезгливость. А это поход в один конец.
Его брови возмущённо взлетают.
– Тормози, Жень.
– Качели раскачаны. Не вижу оснований притормаживать их для тех, кто не оценил удовольствия от полёта.
Да, очень хотелось врезать тебе по лицу. Получай!
Выхожу из тачки, не дожидаясь его реакции, и быстро скрываюсь в подъезде.
Захлопываю с раздражением дверь в квартиру. Не включая свет, скидываю обувь, верхнюю одежду, сажусь у стены на пол.