Перед тем как выйти из дома, она поставила на стол стакан в серебряном подстаканнике, вазочку с колотым сахаром, сыр и печенье. Она знала, что Леонид вернется не раньше двенадцати, но, когда бы он ни пришел, у него должно быть ощущение возврата в семью, незыблемую и надежную.

Так обдумав и организовав свое ближайшее будущее, Зоя вышла в расцвеченную и озвученную ноябрьскую слякоть. Ей было хорошо. Она переходила улицы в положенном месте, когда зажигалась зеленая табличка «Идите», на тротуарах придерживалась правой стороны. Она шла такая же неприкосновенная и гордая, как женщина, которая спешит на свидание и которую ждут, обмирая от предчувствий.

Тепло гастронома дохнуло множеством запахов, и от этой смеси ни один не выигрывал. Аромат фруктов забивался тяжким духом сыра и копченостей, а ванильное булочное благоухание перебивалось зловещими испарениями даров моря. Скоро, однако, человек к запахам притерпевался и только в первую секунду по выходе на чистый воздух понимал, чего он был лишен.

Зоя примостилась к прилавку с мясом, изменив своему правилу не стоять в очереди больше чем в десять человек. С некоторых пор быть со всеми, в одном людском потоке, доставляло ей удовлетворение, почти такое же, как прежде желание выделяться из этого потока. Впереди Зои стояла молодая, симпатичная женщина. Позади примостилась старушка. «Кто крайний?» — спросила она. Крайний. Какая глупость. «Я последняя», — сказала Зоя.

Стоять в очереди — это почти наука. До тех пор, пока ты далеко от продавца, надо всячески обуздывать свои чувства, быть терпеливой и безучастной. Лучше всего даже не смотреть, что там делается. Когда продвинешься настолько, что через стекло прилавка можешь выбрать себе подходящий кусок, этого тоже не следует делать, потому что именно твой кусок непременно захватит человек, стоящий перед тобой. Почтение к тем, кто впереди тебя, и пренебрежение к последним — вот основной закон очереди.

Продавец принес полный лоток свеженарубленного мяса. Люди заволновались. Счастливица, получившая первой право выбора, высокая, жилистая старуха, попросила взвесить кусок, на который у нее не хватило денег.

Продавец поднял мясо с весов и, не тратя слов, показал его очереди. «Кому?» — означал этот немой жест.

— Мне, я беру! — завопил кто-то позади.

Обернувшись, Зоя увидела круглое наглое лицо того, кто всегда лезет без очереди.

— Почему именно вам? — сказала она. — Кажется, впереди вас есть люди.

Женщина, стоящая перед Зоей, посмотрела на нее темными глазами.

— Ненавижу наглецов, — сказала Зоя.

Но женщина ей не ответила.

Подошло их время. За прилавком орудовали два продавца, и Зоя указала одному из них на кусок с круглой мозговой костью и нежирной мякотью, именно то, что было нужно. Но тут вступил в силу обязательный фактор очереди, обусловленный свойствами человеческой натуры. Темноглазая женщина обернулась с гневным раздражением:

— Вот вы оговорили и даже обозвали человека, а сами лезете вперед и хватаете…

Круглолицый точно ждал этой секунды. Он остервенело-радостно закричал:

— Да ведь это же скандалистка, ее по лицу видно! Она же склочница известная!

— А с вами я вообще не желаю разговаривать, — сказала Зоя.

— Она себя выше всех считает.

Это презрительно бросила темноглазая женщина. И то, что она была на стороне краснорожего, казалось нестерпимой несправедливостью. Зоя попыталась ей объяснить, что продавцов было двое, что она и не думала брать раньше, но женщина отмахнулась с брезгливей гримасой. И от этого у Зои мелко задрожало сердце. А счастливый толстомордый человек лез вперед, объясняя всем, что Зоя «обыкновенная базарная баба, самая настоящая базарная баба». И тогда, зная, что этого не следует говорить, но слепая в отчаянии и гневе, Зоя крикнула ему:

— Убивать вас, таких, надо!

И почувствовала, как вдруг откачнулись от нее люди, кроме молодого паренька, который подмигнул ей: «А что? Неплохая мысль!»

— Мясо будете брать? — устало и безразлично спрашивал продавец, держа на весу кусок.

Но Зоя, помертвевшая от бессильной ненависти, выбиралась подальше, подальше от этого прилавка, от этого мяса, от этих людей.

На улице ей не стало легче. Куда теперь? Домой? Прислушиваться, как бесшумно закроется дверца лифта и тихо повернется ключ в замке?

«Вы только посмотрите на нее!» — гремел краснорожий. Что он имел в виду? Что он увидел в ней? И все люди вокруг, вся семья человеческая встала на его сторону и предала ее. За что?

Зоя плакала, еще не слезами, но дрожью сердца и дрожью дыхания. Она напрасно призывала на помощь то, что всегда помогало. Нет, не могла она сейчас взглянуть на себя со стороны и посмеяться. «Ах, дружок, какая же я базарная баба, мечтала бы, да кишка тонка!»

Бессмысленно, неправомерно, от каких-то случайных слов рушилась ее многодневная работа над своим покоем, над своей незыблемостью. Она бежала по улице вразрез течению, по многолетней привычке зная, на каком перекрестке надо повернуть. На мостовую она выбежала именно в ту секунду, когда по ней должны были прокатиться десятки дрожавших от нетерпения машин, которые сдерживал только огонек светофора.

Они все разом двинулись вперед, и Зоя заметалась между чудовищами, точно и четко осознав: «Вот так оно и бывает». Как в укрытие, кинулась она в темный промежуток между скользкими блестящими телами машин и поняла — спасения нет. На нее надвигалась огромная беспощадная харя грузовика. Больше она не сопротивлялась. Только в ожидании удара, в последнюю минуту, вдруг с облегчением подумала: «А, пусть»…

Очнулась Зоя от резких коротких свистков, которые ударяли ее по голове. Сперва она ничего не помнила и не понимала. В странной близости к своему лицу она видела большие черные сапоги и мокрый асфальт. Потом в общем гуле стала различать голоса.