— Он вел себя как дерьмо, за что и получил, — зло процедил Анвар, не желая признавать правоту старухи.

— Как тебя только Темный терпит, — покачала головой старуха, делая очередную затяжку и выпуская дым Всаднику в лицо, — мальчишка и есть.

— Да что ты знаешь, — зло зашипел Анвар, собираясь вскочить и объяснить этой невесть что о себе возомнившей бабе кто он есть.

— Сядь, — жестко припечатала старуха, ни капли не смутившись блеснувшего взгляда, — и запоминай. Это светлые земли, тебе по ним еще долго ходить. Сам ты, может, и справишься, но вот если девчонку сберечь хочешь, ты свое эго усмири. Научись терпеть и улыбаться, даже когда в рожу плюют.

Анвар постепенно успокаивался, осознавая вдруг, что старуха не так уж и проста и от ее слов жутью веет.

— Я не собираюсь здесь задерживаться, — тяжело вздохнув и взглянув на испуганную Сауле, признался он. — Что касается произошедшего, что ж, больше я вступаться ни за кого не буду, уговорила.

— Не ерничай, Всадник, — уже более мирно улыбнулась старуха. — Неужто ты думаешь с нами такое первый раз? Вступайся, защищай, отмой свою душу, только делай это осторожно, обдуманно. А насчет первого, ты уж извини, но судьбе своей ты приказывать неволен и единственное, о чем прошу, избегай одаренных. Для них ты никогда простым человеком не покажешься, а теперь иди, мне с Сауле поговорить нужно.

Фыркнув, Анвар поднялся и, отряхнув штаны, пошел к ручью, ему хотелось побыть одному, подумать о словах старухи.

В середине дня, достигнув Коарнака, с табором они расстались. Кочевники, не задерживаясь, чтобы не нервировать подозрительно посматривающих в их сторону стражей у ворот, двинулись дальше, помахав отделившимся от них путникам на прощание. Но даже это незамысловатое действие доставило хлопот. Стражи очень неохотно пустили в город тех, кто якшается с бродягами, предварительно замучив их вопросами, как то: как надолго они приехали, сколько имеют при себе денег, являются ли парой и прочими очень необходимыми. В результате в город они вошли примерно через два часа, да и то лишь благодаря Всаднику, наконец сообразившему, предложить ребятам по монете, золотой.

— Ненавижу, — шипел Анвар, продвигаясь по улицам города.

Слезать с лошади он и не подумал, слишком грязными были мостовые. Явно верхом здесь ездили не только он и Сауле. Да и забившаяся, переполненная сточная канава, начинавшая уже выходить из берегов, не добавляла свежести. Горожане бродили по улице, пиная кучи мусора и трупы крыс.

— Если здесь даже эти твари дохнут… — брезгливо поморщился Анвар, когда очередной, однозначно нездоровый грызун решил отдать концы прямо под копытами попятившегося коня.

— Анвар, ты сейчас слишком похож на себя, — Сауле легко улыбнулась, глядя на надменное лицо Всадника. Но тот лишь кинул на нее мрачный взгляд, даже не пытаясь пересилить себя, и сделать брезгливое выражение более доброжелательным.

— Объясни, как можно жить в таком? — буркнул он.

— Как будто темные города лучше, — справедливо заметила Сауле, — то, что Цемра чистый не считается, там Император рядом.

Что возразить Анвар не нашел, только скривился сильнее.

— Нам лучше свернуть куда-нибудь на второстепенную улицу. Здесь будут слишком дорогие дома, — задумчиво протянула Сауле, вглядываясь в закоулки и вывески в поисках хоть какого-нибудь указателя.

— Нет уж. Если здесь даже главная улица выглядит так, то я боюсь представить, что будет в стороне. И особенно, в каком состоянии будет гостевой дом. Я не собираюсь кормить клопов и остальную живность, что развелась в этом отстойнике.

— Анвар! Ты слишком заметный, не нужно привлекать лишнее внимание, — Сауле смотрела на Всадника укоризненно, но не смогла сломать его решимость.

— Я не буду привлекать внимание, если остановлюсь в доме сообразно своему виду! А вот если я начну возмущаться грязи, зайдя в свинарник, тут уж точно на меня посмотрят, — на лице Всадника заиграла кривая ухмылка, ясно давая понять: если Сауле его все-таки потянет в дешевый дом, возмущаться он будет, причем так, что даже мертвые придут посмотреть.

Тяжело вздохнув, Сауле покачала головой. Спорить с этим человеком не имело смысла, и стала высматривать дом уже на этой улице, надеясь, что он будет не в самом центре.

Гостевой дом был из дорогих. Хозяева даже позволили себе держать личного скрипача, и тот тихо и мерзко пиликал, сидя в дальнем углу, где был обустроен небольшой помост. На нем стоял стул и маленький столик, куда можно было поставить чашу хмелю. Так как в этом случае скрипач, наконец, замолкал, используя одну из рук для хватания подношения, а рот для его туда вливания, то столик пустовал редко.

Над стойкой висела большая доска, исписанная рунами, возвещавшая: «Порча скрипача недопустима. Тот, кто в угаре хмельном, посмеет сим правилом пренебречь и соизволит нанести вышеозначенному увечья, обязан будет оплачивать хозяевам потери, связанные с лечением оного и с невозможностью означенного привлекать в заведение новых клиентов».

Размер возмещения нескромными хозяевами был выставлен в одну золотую монету за день и бросался в глаза раньше, чем остальной текст.

Ниже шли подробные картинки, для тех, кто не умел читать рун, в красках рассказывающие все о том же, а немного в стороне, где еще оставалось свободное место, явно гораздо позже было дописано: «Порча скрипки тако же неприемлема!»