— Сразу заплакали? — спросил Никита.

— Ну, конечно не сразу, потом. Что ты такие вопросы задаёшь, как маленький.

— А почему вы заплакали?

— Не знаю. С юностью, наверное, прощалась. — Смеясь, заметила тётя Клава. — Жалко мне его было, он замуж меня звал, а я уехала из Братска и не вернулась.

В этот момент в детскую вошёл ваш покорный слуга, поблагодарил словоохотливую няню за помощь, и в тот же вечер отвёз сына к своей матери, на что ранее, не смотря на все её просьбы, не решался.

Матушку мою Никита любит, но думаю такую няню, как тётя Клава, он запомнит на всю жизнь. Так, по-взрослому, с ним никто ещё не разговаривал, а дети это ценят.

С Дуняшей Фиалкиной, я легко познакомился. Сказал: «Давайте, будем дружить. Если дружба перейдет во что-то более возвышенное и романтическое, я не буду этому препятствовать, не перейдет — останемся друзьями». Она согласилась, и захотела покаяться в грехах своих. Говорю: «Не надо».

— Дуня, Дуся, душенька, — говорил я ей, — у кого их не было? Все прощаю. С тем условием, однако, что впредь того, за что сейчас стыдно, делать не станете. Договорились?

— Договорились. — Ответила благодарная Дуняша, и кинулась мне на шею.

И жили мы с Фиалкиной душа в душу долгие три дня, а потом она опять совершила то, за что ей стало стыдно. Она опять захотела покаяться. Затем снова и снова.

Я понял, что это у нее такая форма общения с противоположным полом. Сначала покается, изольет душу, наплачется вдоволь. А после этого кидается в жаркие объятия, осыпает поцелуями, наслаждается минутой прощения.

На десятом «покаянии» я не выдержал, сказал ей следующее:

— Знаете, Евдокия, а ведь получается так, что я вас обманул.

Она решила, что я ей подыгрываю и в свою очередь так же стану лить слезы и каяться, как это всякий раз проделывала она. Но, все же, насторожилась.

— Я предложил вам дружбу, — продолжал я начатую речь, — в надежде на то, что со временем эта дружба перерастет в любовь, а наши отношения станут серьезными. Так вот. Вынужден констатировать, что отношения никогда серьезными не станут. В любовь дружба не переросла. Да, и дружбу, которую я обещал сохранить в любом случае, ее основы, так сказать, вы всячески разрушили. Вот и выходит, что не остаться нам с вами даже друзьями.

— Ты меня так и не понял, — сказала Евдокия. — А намерения у меня были хорошие.

— По делам о человеке судят, а не по намерениям. Намерения, возможно, и были хорошие, а поступки — самые отвратительные. И рискну предположить, что намерения, раз от раза становились все лучше и лучше, потому что поступки все гаже и страшнее. Боюсь, что если станем продолжать встречаться, то однажды услышу: «Прости меня, я человека убила».

Конечно, это я виноват, что бурная река наших взаимоотношений нашла для себя такое русло. Я проморгал момент, когда вино сделалось уксусом. Поэтому именно я, все это и должен остановить, прервав отношения раз и навсегда. Знаю точно, что это пойдет на пользу, как мне, так и вам.

Так и расстались.

Я подошёл к миловидной девушке, обнимающей дерево, и спросил:

— Как звать тебя?

— Люба Кофейникова, родом с Иванова. Ткачихой была, вышла замуж в Москву.

— А где муж твой?

— Я с двадцати двух лет вдова.

— Муж погиб?

— Зачем погиб? Сам повесился. Я как узнала, перекрестилась от радости.

— Он, что? Обижал тебя? Бил?

— Я сама его обижала.

— Не любила, значит?

— А, кто ж по любви замуж идет? Только дуры одни.

— Ты, хоть ешь что-нибудь? Тебя в обнимку с деревьями только и вижу. И утром, и днем, и вечером.

— Я готовить умею, но не люблю.

— Тебе, может, жить негде?

— Есть где. Не переживай. Бабка рядом тут живет. Только у нее грязь, и я лучше на асфальте буду спать, чем у нее.

Складывалось впечатление, что Люба даже и на асфальте не спала. А спала стоя, как это делают лошади и слоны.

Спала, обнимая деревья во дворе. Не было во дворе дерева, в обнимку с которым я бы ее не видел. Иногда она их целовала, гладила. Случалось, прижималась к ним со страстью, что-то нашептывая. Они, должно быть, с ней разговаривали.

Интересная была девушка. Своеобразная.

Широк путь зде и угодный сласти

творити, но горько будет в последний

день, егда душа от тела разлучатися