Но ниточки истлели, а он этого не заметил. И пошел, как говорят спортсмены и ракетчики, «обратный отсчет». Пришла очередь самому Роберту Эмильевичу испытать на своей шкуре, что такое невроз, неврастения, психозы и психбольница.

После выписки был хор в самодеятельности, где он пел фальцетом, и ванна с водой, та самая, в которой он принимал роды.

И даже то, что до него, ушедшего в жизнь вечную, первой дотронулась дочка, было очень символично, так как это ставило жирную точку в их весьма непростых и противоречивых взаимоотношениях.

Однако воспитание Роберта Эмильевича не прошло даром. Как-то зайдя к Яне в гости, я увидел на стене плакат. Надпись на плакате гласила: «Я, Яна Робертовна Прутикова — самый плохой человек на свете». Эти слова, как заклинание, она повторяла по утрам, как только просыпалась и по вечерам, перед тем, как лечь спать.

— Зачем ты это делаешь? — Поинтересовался я.

— Не спорь со мной, — опустив глаза, затараторила Яна. — Я, видимо, на самом деле, очень плохой человек. Да, да, да, да.

— Хорошо, пусть так. Но, с чего такая убеждённость?

— С того, что вокруг одни подлецы, негодяи, воры да мошенники. Я все это вижу, понимаю и осознаю. Сама же себя со стороны я наблюдать не могу. Значит, точно такая же, если не хуже.

— Если задумываешься об этом, то не так все плохо, — смеясь, ответил я.

Яна оживилась, подняла глаза и стала со мной говорить нормальным языком, а не скороговоркой.

— На самом деле я повесила этот плакат по причине возросшего во мне самомнения. Чтобы не возгордиться. И повторяю все это каждый день только для смирения. Мне сейчас нужно смириться. До этого у меня самооценка была низкая, и на месте этого плаката висел другой. Там было написано: «Я, Яна Робертовна Прутикова, самая умная, самая красивая, самая обаятельная, самая привлекательная». Вот. Как только самооценка поднялась, плакат сняла. Но, я с самовнушением переборщила. Самомнение во мне стало зашкаливать. Вот и сделала новую мантру.

— А без этих словесных костылей ты передвигаться уже разучилась? Не можешь двигаться, без подобной помощи?

— Так других же помощников нет. На тебя же нельзя понадеяться.

— И не надо. Не надо на кого-то или на что-то надеяться, кроме себя самой. Сама себе не поможешь, никто не поможет. Запомни это, — сказал я.

И Яна это, видимо, запомнила, так как обо мне совершенно забыла. Я на нее не сержусь. Всего ей хорошего.

Историю свою начну с конца.

Приехал я к матушке и стал жаловаться:

— Строил планы, — говорил я, — имел идеалы, а сейчас ничего. Ничего не хочется.

— Выпей водки, — улыбаясь, сказала мама.

— И водки не хочется. Не вижу смысла.

— Смысл, все же ищешь? Значит, не совсем пропащий. Помучаешься, поплаваешь в океане страстей, и выберешься на берег.

Так утешала матушка.

А началось все со спора, который должен был показать, у кого из нас с Ульяной, больше силы воли. Кто будет в доме хозяин. Собственно, Ульяна сама всю эту кашу заварила. Устав от моей четырехмесячной пьянки, сказала:

— Любимый, хватит пить. Ты склонен к алкоголизму.

— А тебе, любимая, — сказал я, — хватит говорить с подругами по телефону. Ты склонна к болтливости. Сможешь удержаться, не болтать часами, слово даю, и капли в рот не возьму.

— И сколько удерживаться?

— Всего одну неделю. Позвони подругам, объясни. Скажи: «Недельку потерпите. Любимый зарекается навсегда бросить пить». Подруги, надеюсь, поймут.

— Не хочу никаких «слово даю», потому что все это несерьезно. Ведь на самом же деле не выдержишь.

— Ты, сплетнезависимая, бесхарактерная, — закричал я в исступлении, — обвиняешь меня в том, что у меня нет силы воли? Давай! Давай, испытаем друг друга. Возьмем отпуск на месяц, закупим продуктов, запремся и посмотрим, чья возьмет. Тебе будет можно все, кроме разговоров по телефону. А мне нельзя будет пить. Ни водки, ни пива, ни кваса. Давай поспорим! Давай заключим пари!

— Ты законченный алкоголик, — закричала, не выдержав, Уля. — Ты и одного дня не выдержишь. У тебя же интоксикация начнется. Понос, рвота, пятое-десятое.

— Тебе же лучше, выиграешь пари. С меня, проигравшего, норковая шуба.

— У меня есть норковая шуба.

— Тогда соболья. А если проиграешь, то получишь ремнем по мягкому месту и пойдешь сама, купишь мне ящик водки. И станешь слушаться беспрекословно. Но, ты же не проиграешь. Чего тебе бояться?

И ударили по рукам. Заключили пари, забыв о том, что главная опасность не в самих идеях, а в их искажении. Идея была хорошая. Через соперничество, побороть в себе пагубные привычки. Мне — изжить то, что Ульяну раздражало. А Ульяне — справиться с тем, что меня доводило до белого каления.