— Это же твоя работа.

— Только их высадил, тут же села старая карга, у которой из хозяйственной сумки торчал скелет человеческой руки. Стала хвастаться, внук в медицинском учится, и она по случаю купила ему недорогое пособие. Оно и заметно, что ненастоящая кость, но нервы-то пошаливают. Старуха заметила моё неудовольствие и, чтобы как-то загладить вину, стала рассказывать анекдот. Видимо, рассчитывала рассмешить. Старый анекдот, про то, как на сельском кладбище, не имеющем ограды, вырыли свежую могилу у самой дороги, а в неё провалился мужик. Темно, но чувствует, что в могиле он не один. Сначала обрадовался, — появилась надежда выбраться. Стал вопросы задавать, а ему не отвечают. Потрогал. На ощупь — шерсть и рога. Если бы в следующее мгновение блеяние не услышал, то возможно, там бы, в могиле и остался. Но перепугался до смерти. Оказывается, до него чёрный козёл в яму упал. Слышит мужик, по дороге люди идут, разговаривают. Позвал их, те подошли. Веревку могильщики прямо у ямы оставили, чтобы с собой не таскать. Кинули прохожие мужику конец той веревки, говорят: «Обвязывай себя, вытащим». Разумеется, сначала он привязал за рога козла. Вот только предупредить об этом не успел. Те тянут, он его снизу, как может, подсаживает. Козёл, как нарочно, помалкивает. Те как вытащили, как обнаружили того, кто с ними из могилы разговаривал, разразились воплями и в ужасе разбежались. Еле…

Грешнову не дали договорить. Сначала в голос, совершенно развязно, по-молодецки рассмеялся Павел Терентьевич, затем — Лев Львович и даже Пётр Виленович за компанию хохотнул.

— Как? Не слышали? Это старая история, — пытался Вася утихомирить смеющихся.

— Чем закончилось? Инфарктом? — поинтересовался хозяин гаража, вытирая обильные слёзы.

— Все убежали, пришлось мужику в могиле ночевать. Утром доярки шли на ферму коров доить, — достали.

— Не ты ли там сидел? — не унимался Огоньков.

— Да нет же. Это старый анекдот, — подтвердил Истуканов, чувствуя, что теряет поддержку товарищей и развенчанный было негодяй Грешнов снова приобретает в их глазах благосклонность.

— Я тоже не слышал, — признался Ласкин.

— А я слышал сто раз, — продолжал Василий, — и в сто первый с удовольствием бы послушал, но не в тот день. — Рассказываю дальше. На смену старухе сел старик «некрофил». Не шучу. он сам так отрекомендовался и объяснил. «Я», — говорит, — «любитель и знаток кладбищ». Пока его вёз, он меня изустно познакомил со всеми московскими погостами, с каждым захоронением на них.

— Так уж и с каждым, — усомнился Лев Львович.

— Сказал, какая знаменитость где покоится. Высадил «некрофила», сели ребята с Мосфильма. Ну, думаю, отдохну. Так и эти отличились. Принялись хвастаться. Открыли кожаную сумку, а в ней — резиновая голова. От настоящей не отличишь. И два пятилитровых пакета с заменителем крови. Сказали адрес, там у них съёмка, вези их на квартиру. Я им спокойно, без эмоций: «Дорогие мои, я устал. Выходите». Не поняли. «Шеф, два счётчика платим». Я возопил, как сорвавшийся в пропасть и полез под сиденье за монтировкой.

— Да, денёк у тебя выдался, — стал заворачивать рассказчика Терентьевич.

— Ещё не всё, — разошёлся Грешнов. — Прихожу домой, Олеся Наталье страшилку рассказывает про гроб на колёсиках. Вот тут я и психанул. Побежал, сел в машину, хотел уехать. Но выпил перед этим и в первый же столб. И дома, оказывается, что-то сломал и разбил. Когда вышел из запоя, жена обвинила в рукоприкладстве. Вот как я бросил такси. Теперь — всё.

— Да, — история, — с уважением глядя на Василия, сказал Огоньков.

— Ну, а мою историю слушать будете? — загораясь завистью к успеху Грешнова, спросил Истуканов.

— Давай-давай. Он про бабу хотел рассказать, — пояснил Василию хозяин гаража.

— Про бабу всегда готов слушать, — смирился Грешнов, принимая кружку с чаем из рук Терентьевича.

— На ней был летний плащ. Легкий, без подкладки, цвета топлёного молока, — вкрадчивым голосом радиосказочника стал повествовать Пётр Виленович, — платье красное, шёлковое.

— Погоди, не торопись. Откуда она взялась? — проявил неожиданный интерес Лев Львович.

— Я в Академии наук работал, в спецуправлении, — стал обстоятельно докладывать Истуканов. — Это работа с секретными документами.

— Постой, как ты попал в Академию наук? — усомнился Василий.

— Дядька меня устроил в спецуправление. Он же в КГБ работал. По своим каналам он меня и пристроил.

— А где это спецуправление территориально находится? — засомневался и Лев Львович.

— На территории Академии наук, Ленинский проспект, четырнадцать. Там особняк — дворец Демидова. При особняке — флигеля. В одном из них я и работал. В этом демидовском дворце заседали президент Академии наук и вице-президенты. И пока эту огромную «дуру» не построили, я имею в виду новое здание, все общие собрания проходили там. Если стоять лицом к дворцу, то мой флигель располагался справа. Корпус два.

— И тебе сразу доверили? — допытывался Василий.

— Не сразу. Через какое-то время я стал возить секретные письма. Женщина от нас ушла, сделали меня курьером. Сначала она болела, я её подменял, допуск у меня уже был. С этим допуском я возил письма в ЦК КПСС, КГБ и МИД. Письма, разумеется, секретные, читать я их не мог. Мог только с грифом «совершенно секретно», так как у меня была вторая форма допуска.

— Секретные читать не мог, а совсекретные мог? Ты что-то зарапортовался, — с легкой иронией в голосе произнёс Василий. — Так какие же ты не мог читать?