Никандр окинул взглядом её округлые формы и серьёзно поинтересовался:

— О себе говоришь? Конечно, с таким брюхом не сразу сообразишь, что беременна.

Василий и Валентин засмеялись.

Оказалось, и Никандр, и женщина-врач, обидевшаяся на слова Уздечкина, пришли к Мартышкину за спиртом. Получив желаемое, они удалились.

Хлебнули спирта и Грешнов с народным целителем. Закусили яблоком, и Василий стал рассказывать об отсутствующей жене:

— Наташка сначала была замужем за сыном высокопоставленного чиновника из Госплана. Но он не жил с ней, как с женой. Родители им на свадьбу однокомнатную квартиру подарили, купили освободившуюся в нашем доме. Так вот, Наташка на какие только ухищрения не шла, чтобы привлечь к себе внимание супруга. И нагишом перед ним ходила и массаж просила сделать, — не замечал. Сама, будучи медиком, записалась на приём к врачу. Опасалась, не случилось ли с ней чего худого. Врач попросил её привести с собой мужа. Муж отказался идти к врачу и вскоре супруги развелись. С собакой-пуделем гуляла, на собачьей площадке я с ней и познакомился. Через год расписались. Дочь Олесю родила, успокоилась и следить за собой перестала. «Я тебе такую дочку родила, что теперь на всё имею право». Думаю: «Ты на всё имеешь право, а я только на одно, — пойти налево». И пошёл.

Выпили ещё, Василий захмелел и продолжил:

— И вот, когда в тесном общении с Начинкиной я достиг кульминации чувств, то есть того самого момента, что предшествует развязке. Так сказать, сексуальной судороги перед последней точкой соития… Момента наивысшего эмоционального напряжения и величайшей ответственности мужчины перед женщиной. В этот самый момент получаю по потной спине удар солдатским ремнём. Наотмашь! Причём, пряжка пришлась аккурат промеж лопаток. Мелькнула мысль: «Не покойный ли Юрок с того света вернулся?».

— От кого пострадал?

— От Доминика. Её сыночек таким образом меня поприветствовал.

— Ему же хочется братика или сестрёнку.

— Не смешно.

— А если серьёзно, то так рассудка недолго лишиться, — согласился Мартышкин. — Давно это было?

— Да говорю же, — вчера. Слушай дальше. Получил я ремнём, впопыхах оделся и убежал. Оказывается, Нинкины трусы на себя напялил. А дома разделся, ничего не подозревая, и хожу. Наташка стала нервно смеяться, спрашивала, не собираюсь ли я сменить ориентацию. Но я намеков не понял. И только сегодня обнаружил на себе женские трусы «неделька». Они и сейчас на мне. Хочешь посмотреть?

Целитель отказался.

Выпили ещё спирта и сильно захмелели.

— Бандиты пришлые объявились, — сказал Василий. — Хотели меня избить да номер у них не удался.

— Жаль, — сказал очнувшийся от пьяной дрёмы Мартышкин.

— Чего тебе жаль?

— Что номер не удался.

— А я думал, что меня не избили.

— А почему тебя не избили?

— Потому что руки коротки и ростом не вышли. Дети ещё, разборки со мной устраивать.

— Почему дети хотели тебя избить? Ты их, наверное, обидел как-нибудь?

— Если бы я их обидел, они бы в канаве валялись. А они ходят, улыбаются. Должно быть, уже винище пьют.

— А кто им вина купил?

— Сами купили.

— Зачем же детям продали вино?

— Сейчас кому угодно продают.

— Какие хорошие времена. А нам не продавали. Мы взрослых просили купить.

Приятели вышли из здания поликлиники проветриться, но спирт с яблоками и стаканчиками прихватили с собой.

Грешнов поинтересовался, о чём народный целитель мечтает.

— Мечтаю овладеть необыкновенным даром Галли Матье, — серьёзно ответил Валентин. — Он капли и таблетки заменил смехом.

— Фармацевтам это не понравится. Он что же, над больными смеялся? Это нам знакомо.

— Не говори глупостей. Он умел смешить больных. Они смеялись, и хворь отступала. Лекарства были не нужны.

— Если сейчас наблюдается недостаток лекарств, то это не значит, что они не нужны.

— Да слушай же ты! Придёт к больному, рассмешит и уйдёт. Мне иногда кажется, что я обладаю этим даром.

— Сегодня, с селедочницей, ты меня рассмешил, — согласился Василий.

— О, смотри, твой дед идёт с клюшкой «Эфси».

— Точно. Пётр Кононович. Он любит в поликлинике в очереди с людьми посидеть, поболтать. Эй, хоккеист, хромай сюда!

Петр Кононович шел в поликлинику, опираясь на хоккейную клюшку.

— Удобная вещь, — пояснил дед внуку и обращаясь к Валентину, спросил. — Простите, забыл вашу фамилию?

— И бабин шарф на себя нацепил, — не отвечая на вопрос, обсуждал подошедшего целитель.

— Как? «Бабин»? А не ваш ли родственник получил золотую медаль, э-э-э…

— Мой, — смеялся и кивал головой Мартышкин.

— … Э-э-э, государя императора на Первой Всероссийской выставке рогатого скота?

— Дед, тебе сколько лет?

— Десятый десяток разменял.

— Оно и видно.

— Плохо выгляжу?

— Выглядишь хорошо, вопросы у тебя… старорежимные. Не Бабин я. Фамилия моя — Мартышкин.

— Мартышка? — испуганно переспросил дед Пётр и стал пристально всматриваться в собеседника, имевшего в чертах лица что-то обезьянье.

Василий захохотал во всю мощь своей широкой груди:

— Ты нашего деда хотел подкузьмить, так он тебя сам поддел.