Шрифт:
– Он ненависть усиливает к нам, и больше ничего. Не пресекает глупости, а лишь их поощряет.
– Ты думаешь, сверчков он мог заставить меня съесть?
– Я думаю, Шенне, сверчки – не самое плохое.
– Что хуже есть?
– Допустим бы, поймали вчетвером и в руку твою гвоздь воткнули. Все медленно, чтоб дар Бугана не сработал. Могли прижечь железом раскаленным. Дар-камилан залечит, но представь, как больно будет! Могли…
– Талик, довольно, – мурашки побежали по ногам девочки.
– Я думаю, Шенне, пока разумно избегать врагов. До той поры, пока у нас не будет силы их уничтожить, убить по-настоящему…
Шенне понравилась эта полная кровавой решительности фраза, реабилитирующая внешнюю мягкотелость сегодняшнего поведения ее друга. Не менее ей импонировало и предложение мальчика открыто сказать другим детям об их любви – сделать так было одновременно боязно и желанно.
– Талик, мне кажется, для своих лун ты слишком умный, – удовлетворенно она склонила свою голову ему на плечо. – Это от мамы?
– Нет, от ее брата.
– Которого не так давно изгнал Совет?
– Угу.
– Так получается, он наставлял тебя?
– Бывало, – согласно кивнул Талик. – Но до изгнанья все по пустякам. А при прощании вот прямо так сказал: «Сейчас я расскажу тебе о главном в этой жизни. Талик, ты постарайся не забыть!»
– И ты про это до сих пор молчал?! – после небольшой паузы выпалила она.
– Ну да… а надо было говорить?
– Талик, мы друг от друга не должны скрывать, что мы считаем главным! Согласен же? Нам бы вообще не стоило скрывать хоть что-то. Но разве можно умолчать о главном самом?!
– Прости, Шенне, я как-то не подумал, – мальчик виновато опустил голову. – Ты верно говоришь, нельзя.
– Тогда выкладывай.
Последние дядины наставления Талик помнил очень хорошо – они были назубок заучены многократным их повторением. И все же рассказывать о них Шенне было немного стеснительно.
– Вот первое – мне требуется девочку найти, что дорожить мной будет как самой собой иль даже больше. Второе…
– То есть должна тебя ценить я больше, а ты сам? – возмутилась Шенне.
– Послушай дальше, это ж не мои слова.
– Да, ладно, говори.
– Второе – в центр всех решений мне нужно ставить наше с ней благополучие и счастье. Превыше прочего всего.
– И что, общины тоже? – усомнилась девочка, выросшая в обществе превалирующего коллективизма.
– Всего вообще.
– Хм… ладно. Что там третье?
– Вот третье – нам необходимо… учесть последствия решений тех. Как ближние, которые наступят сразу, так и далекие, которые придут потом.
– Как в случае с Хагалом? Это ясно.
– Еще четвертое – решая все проблемы, холодный ум нам должен помогать.
– Холодный – это как?
– Здесь он о том, что думать надо нам бесстрастно и спокойно. Словно проблема вовсе не твоя, а будто бы кого-нибудь другого. Иначе страсть скорей всего возобладает и в итоге заставит ошибиться нас.
– Теперь-то все?
– Ага… Вообще-то, был он умным очень и многому еще мог научить… Мне ж даже не сказали, его изгнали по какой причине.
– Я помню, мама говорила, из-за Яр Мугана.
– Его?!
– Да. Вроде бы не ладили они. А став старейшиной, он Рахму выставил как вора, – пыталась припомнить разговор родителей Шенне.
– Мне Яр Муган не нравится.
– Еще бы! Мне кажется, он добивается ее любви.
– Кого?
– Конечно, твоей мамы!
– Да враки это. У нее ж есть муж!
– И где же твой холодный ум, Талик? – хихикнула девочка. – Раз он подлец, то разве муж его тут остановит? Да и потом, я видела, как он вчера глазел на Альму.
– Как?
– Как на сочный апельсин!
– Тогда, быть может, вовсе и не враки, – нехотя согласился Талик.
От неожиданного стресса у него сильно закрутило живот. Потерпев для приличия еще минутку, он упредил Шенне и убежал в ближайшие кусты.
3. Демоны
Оставшись одна, девочка задумалось о сказанном. Легкая горечь обиды, с которой она пришла в тот день к ясеню, уже улетучилась. Мысль же ее искала нечто, что было бы для нее столь же важным, как заветы Рахмы, и о чем она еще не поведала Талику. Ей очень хотелось поделиться с ним чем-то равноценным, но в голову ничего такого не шло.