Все это Йерген рассказал мне за очередной чашкой отвара из рожки.

После возвращения с фабрики я еще не была в месте, которое прежде звала своим домом. Сначала не нашлось сил, а потом… Наверное, я просто боялась войти в пустую комнату. Без Габи чудовищно, беспредельно пустую.

Теперь это не дом. Это кладбище, полное выцветающих воспоминаний.

В общем, как-то само собой получилось, что я осталась жить у Йергена в мастерской. Теперь, когда не было большей части картин, для меня нашлось свободное место, угол за натянутыми на подрамники холстами. Получилась хорошая ширма. Тюфяк после работного дома показался роскошной пуховой периной. Вещи я постирала, а на полученную от эльфа горошину купила необходимые мелочи. Сам Йерген обосновался в противоположном конце, на узкой деревянной кровати за занавеской.

У хозяина имелось небольшое мутное зеркало в простой раме. Помню, как впервые заглянула в него, и отшатнулась от собственного отражения. На меня уставилась тощая, бледная лысая немочь. Оболваненные Жабой волосы едва отступали от кожи, сквозь них просвечивала исцарапанная лезвием кожа. Моя роскошная темная грива! Сколько ей теперь отрастать? Лет десять, наверное…

Выглядела я также, как себя чувствовала. Отлежавшись, мы вместе прибрали разгром. Вывезенные работы Йергену не вернули, без них мастерская казалась чужой. Лишилась прежних души и уюта.

Сейчас мы сидим друг напротив друга на лавках. Завтракаем за измазанным краской и клеем рабочим столом. В наших плошках одинаково жидкая каша. Йерген никогда жирно не жил, но после ареста особенно издержался.

– Почему вы не уехали вместе с другими?
– Сбалтываю я, невольно глядя эльфу на здоровую руку.

Рукав его вязаной кофты подвернут возле локтя, показывая татуировки. Какое-то здание, листья, цветы и узоры. И косой штопаный шрам, разрубающий пополам эту тонкую красоту. Ладонь у него длиннопалая, ногти чуть длиннее, чем нужно, с облупившимся черным лаком. У людей не бывает таких рук, сильных, ловких, притягательно совершенных. Рук, созданных для того, чтобы делать нечто прекрасное.

– Ваш поганый край меня вдохновляет.
– Пожимает плечами Йерген, как всегда уходя от ответа.

Я раньше думала о том, каково это, жить с кем-то кроме родителей или сестры. Жить с мужчиной. Получится ли у меня? Не будет ли мне тяжело, не захочется ли обратно в семью? Не устану ли я? А может, он устанет, потому что я его собой утомлю? Тогда у нас все испортится. Загниет где-то там, в сердцевинке.

Но с Йергеном оказалось легко.

??????????????????????????

Хотя, возможно, после мучений в работном доме я бы радовалась даже выгородке в хлеву. И стаду скотины вместо общества Жабы и злобных надсмотрщиков. Или дело в том, что нам с Йергеном сейчас одинаково плохо? Я едва оправилась от потрясения и болезни, а Йерген на удивление тяжело восстанавливается после побоев. По возвращении в мастерскую я поняла, скольких усилий ему стоила многочасовая дорога за мной. Даже странно, ведь про эльфов судачат, будто они очень крепкий народ. По крайней мере те, что жили здесь в прошлом…

Наверное, нужно было поблагодарить Йергена за то, что бросился вызволять меня сразу, как сам вырвался из тюрьмы. Что едва не терял сознание в той повозке от боли. Но я не нашла подходящий момент, и так ничего не сказала. Все равно, он упустил Габи. И каждый мой день здесь, с ним, - это день одинокой трехлетней девочки там, в Черном доме, где Жаба покажется просто тенью в углу.

Я вздрагиваю. И возвращаюсь к не таким болезненным мыслям о Йергене. Да, все дело именно в этом. В том, что сейчас я чувствую себя рядом с ним в безопасности. Нам с эльфом одинаково плохо. Это значит, у него не возникнет неправильных мыслей из числа тех, что посещают неженатых хозяев юных рабынь. Выгляжу я так скверно, что в здравом уме на меня никто не позарится.

Хотя, о чем только я думаю?!

О самой возможности отношений между человеком и нелюдем. Мерзость какая! Еще недавно за это отправляли на костры Инквизиции. А теперь нелюдей в Восьмигорье нет. Эльфы, флопсики, карлы, веды, - все ушли… И кострища сами собой потухли, осталась только стена, - стена Скорби, так ее в народе зовут. До пояса черная от копоти многих тысяч костров. Способных к колдовству людских чудодеек тоже уже не осталось, всех нашли и сожгли. Как мою маму.

На место великих пришли пустышки вроде меня. Даже чашку придвинуть без рук неспособные. Эх, если бы я хоть что-то умела! Только и остается, что уповать на излечение Йергена. Что там с ним делали, если он до сих пор едва волочится, и с заметным трудом пишет очередные блюда с гранатами? Я его без рубашки ни разу в жизни не видела. Даже теперь эльф не подпускает меня помочь ему промыть ссадины. Что-то делает за своей занавеской.

??????????????????????????

Хотя, может, и хорошо, что я ничего толком не видела. Кто знает, что бы пришло мне в лысую голову. Йерген собой очень хорош, даже сейчас, со шрамом и с сине-желтой половиной лица. Он цепляет не внешностью, чем-то особенным, тем, что идет из самого его существа. Я вижу, как смотрят на него дочери и жены заказчиков.

И раз за разом возвращаюсь к мыслям о том, чем отличаются эльфы и люди. Ну не может же быть, чтобы только ушами…