Старый Мяхар бы и ругал — одним из первых прискакал бы и устроил хорошую взбучку. Оправдывайся потом, что для него же и старался: он лишь плечами пожмёт, а остальные взогреют пуще прежнего. И Виска опять будет смеяться…

Рун показал мысленный язык вредной ябеде. Кулак было бы лучшее, так ведь она потом жалобиться побежит. Девчонка, что тут скажешь…

Старик выдохнул, шмыгнул носом, гаркнул так, что Руна хватили опасения — а ну-ка сейчас все разом как выскачут, как выпрыгнут, как поймают их тут на крыше? Словно заранее, мальчишка выдумывал себе оправдания — одно вральней другого. Живое воображение тут же нарисовало мальчишке завиральцев, что варят в котлах маленьких лгунов; и ему показалось, что их грязные лапы уже хватают его за пятки. Парень неуютно поёжился…

Мяхар же встал, потянулся, словно надеялся разрастись и проломить макушкой саму Стену. Он дёрнул из курчавой бороды волос, растянул его меж рук. Парнишке казалось, будто он видит, как мана потоками течёт по старым, но ещё полным силы рукам. Волос в миг скатался в рулон, а после побежал белесыми, молочными узорами по воздуху. Ковёр, казалось, ткался из серебряных лучей лунного света. Старик заскочил на него, потопал ногой — летающий ковёр протащил его по воздуху. У Руна от одного только этого зрелища захватило дух. Мяхар, словно всю жизнь только и летающий на коврах, вознёсся под самые небеса, соколом спарировал вниз, рассек тучные барашки облаков, остановился чуть далее края крыши. Бросил на Руна взгляд, позвал жестом. Было разбежавшийся Рун вдруг понял, что на самой вершине Шпиля. Страх неприятной змеей ползал в душе, жалил ядом, лил его на раны старых обид.

Мальчишка смотрел вниз не без опаски. Знал, что стоит ему сделать неровный шаг, поскользнуться, камнем ухнуть вниз — как его подхватят. Сам он делал под собой облака — мягкие, что пуховые одеяла. Матриарх однажды поймала его — и её заклинательский хват был нежен и осторожен, словно объятия матери. Старый Мяхар ловил, будто клещами. Мастер Рубера же был строг, а потому ловил только взглядом стремительно падающую вниз точку.

Знал, что подхватят.

И всё равно боялся. Унять нервную дрожь было сложнее, чем сделать первый шаг. Мягкий ворс ковра казался ненадёжным. Что он обманчиво твёрд, и обязательно скинет ступившего на него наглеца в бездну.

— Ну, смелее! — грозно и не шуточно нахмурив брови прикрикнул старик. Мальчишка облизнул разом высохшие губы и представил, что если он сыграет труса — его ждёт унылый поход в кровать. Днём учитель, ночью друг махнёт на него рукой, обидится. И не дай Архи обо всём этом узнает Виска! Вредной занозой будет издеваться над ним: впереди ждали приключения, а Рун оказался тот ещё сикун — даром что портков не обмочил.

У него в голове буквально прозвучал её смех — и тогда он решился. Зажмурился, поддаваясь внутреннему животному страху, разве что не завопил, но сделал шаг навстречу.

Навстречу приключениям.

Он облизывал эти слова, повторяя их что мантру. Они помогали успокоиться — даже теперь, даже сейчас. Ворс летающей тряпки принял его легко и мягко, на миг мальчишке показалось, что он продавил его насквозь, и в отместку тот вот-вот сбросит его вниз.

Нет, не сбросил. Облегчение бальзамом лилось на встревоженное, бешено колотящееся сердце. Восторг — мальчишеский, неизбывный вытеснял собой прежний ужас, нацепил на лицо Руна довольную, до небес, улыбку.

Ковёр летел быстрее ветра. Последний не желал уступать треклятому ни в чём, а потому от обиды трепал волосы мальчишки, норовил накидать жуков и мусору в бороду старика. Зная что делает, Мяхар тотчас же оградил свои и Руновы глаза защитным заклинанием.

Сунул мальчишке в руку упругую, будто лук, и столь же изящно изогнутую палку.

— Удочка. Звёзды ловить, — буркнул он на вопросительный взгляд юного чародея. Рун сразу же расцвёл, будто получил власть над миром. Как ловить удочкой звёзды он знать не знал, но само по себе оно звучало страшно увлекательно.

— Ты хотел, чтобы я вместе с тобой поймал звезду?

Старик лишь закрыл глаза и отрицательно покачал головой. У мальчишки перехватило дыхание — если не для этого, то для чего же тогда? Воображение терялось в догадках, любопытство грызло несчастного дикими псами. Он заёрзал, будто ковёр под ним горел огнем.

Но торопить нельзя, это юнец знал как никто другой. Придёт время, ласково шептало терпение, и он обязательно всё расскажет — сам. Парнишка удручённо выдохнул. Ему-то, терпению этому, говорить ой как легко, а самому Руну киснуть в бестолковости ожидания…

Но делать было нечего.

— Дай-ка, — старик принял у него из рук удочку. Крючок хищно и зловеще сверкнул во мраке ночи — мальчишка смотрел во все глаза: какую наживку выберет старый Мяхар? И на что вообще можно поймать звёзды?

— Скажи-ка, малец, знаешь, что такое счастье?

— Ага, — не особо раздумывая над ответом ляпнул мажонок. Будто боясь что-то забыть, он принялся перечислять, загибая пальцы. Счастье ребёнка зиждилось перво-наперво на игрушках. Рун тут же прикусил язык, осознав, что вопрос явно не так прост, как хотелось бы. Если старик и жаждал ответа, то точно какого-то другого?

Но какого?

Парнишка перебирал в голове всё, что только было возможно. Едва ли не со слезами на глазах, в каком-то диком отчаянии он пытался разгадать загадку счастья. Мяхар не отвечал — насадил на крюк ком холодной маны. Он не отвечал, но мальчишка точно знал, что говорит неверное. Старый разбойник, словно издеваясь, опробовал на вкус его догадку, что счастье — оно в тех, кто рядом. Опробовал и поморщился. Рун не сдавался — счастье в его следующей догадке ходило под маской дружбы. Мяхар лишь хмыкнул.