Где спорят меж собой искусство и природа

В лесах, в цветах, в водах, в небесном блеске свода"…

Державин. "Петергоф".

прилегающий к картинному залу, выходит в Верхний сад, центральная часть которого украшена фонтанной группой „Нептуна" и обширными цветниками, восстановленными по рисункам XVIII века в 1927 году.

Парки XVIII века были необходимым дополнением увеселительных дворцов; их планировка и подстрижка выполнялась первоклассными мастерами, и показанные на выставке образцы фигурной подстрижки деревьев и кустов напоминают нам о своеобразии французского паркового искусства. Заботы об украшении парков объяснялись тем, что последние были непосредственным продолжением дворцовых зал, что в них протекала значительная часть придворных увеселений; французская садовая терминология XVIII века подчеркивала это, именуя цветники - коврами, аллеи - корридорами, пруды и озера - зеркалами. [1]

[1 См. щит № 5.]

За Верхним садом далеко тянется фонтанная система, подающая воду из расположенных за двадцать с лишним верст богатых источников.

„Сего Леблона принять приятно и по контракту довольствовать, понеже сей мастер из лучших и прямо диковиною есть".

Из письма Петра I, 1716 г.

замечателен сохранившейся отделкой стен. Украшающие их резные дубовые доски (панно) были исполнены по рисункам архитектора Леблона скульптором Пино, одним из лучших мастеров того времени, приехавшим из Франции вместе с Леблоном. Главный их интерес не в сюжетах (четыре времени года, военные доспехи, охотничьи принадлежности и т. п.), а в поразительной технике резьбы и в мастерском и смелом сочетании самых неожиданных линий и форм.

Это изысканное французское искусство мало вязалось с полуазиатской сущностью русского дворцового быта в начале XVIII века. Но искусство, как одно из наиболее ярких внешних выражений иноземной культуры, особенно охотно воспринималось русским дворянством, а в первую очередь царем, и было использовано в целях „представительства" перед своими и иностранными гостями.

Стены этих комнат затянуты старым китайским шелком с живописными изображениями процессов изготовления китайцами фарфоровой посуды. В свое время эта живопись представляла не только художественный, но и производственный интерес.

В середине XVIII века обе эти комнаты составляли одно целое и являлись парадной спальней, при чем кровать находилась в проходе, соединяющем оба помещения, и следы от ее спинок еще сохранились на стенах. Наличие этой явно нежилой, официальной спальни в проходном коридоре парадных комнат и зал - -объяснялось подражанием французскому придворному быту. Возвеличение особы „самодержца" граничило с курьезами. Каждый царский жест, каждый акт простой жизненной необходимости считались делом государственной важности. Вставание с постели, отход ко сну, физические отправления „величества" сопровождались сложной системой церемоний и требовали существования таких, например, должностей, как смотритель царской ночной посуды или хранитель нижнего белья.

Деревянная ширма в готическом (якобы „турецком") вкусе скрывает огромный восточный диван, мода на которые была в России введена фаворитом (любовником) Екатерины II Потемкиным, после завоевания Крыма. Этот „турецкий" уголок служил во дворце своеобразным и не единственным трофеем завоевательной политики дворянской монархии. Над диваном висит портрет Елизаветы, условно изображенной ребенком в виде богини; в руке у нее медальон с портретом отца.

„Нос кривоватый можно и должно исправить, всяк должен быть одет по рангу, в художествах лишь сие различает одного человека от другого".

Из руководства живописцу XVIII в.

Налево за шнуром остается гостиная, затянутая шелком с изображением куропаток, вытканным по рисунку художника Лассаля на московской фабрике Са-пожниковых, одной из первых ткацких фабрик. Обветшавшая обивка этой комнаты была возобновлена в самое последнее перед революцией время. На стене - копия с портрета Екатерины II шведского художника Рослена. Окружив ее всеми аттрибутами власти, художник однако с необычным для парадного портрета сходством передал лицо уже немолодой императрицы. Не потому ли Екатерина неодобрительно отзывалась об этом портрете и жаловалась, что Рослен сделал ее похожей на "шведскую кухарку"?

Гостиная

„Роскошь в одеждах все пределы превзошла: парчевые, бархатные с золотом и серебром платья, и те в таком количестве, что часто гардероб составлял почти равный капитал с достатком".

Щербатов. «О повреждении нравов в России".

Нарочитая пышность костюмов и туалета, поглощавшая крупные средства, нередко из государственной казны, должна была способствовать возвеличению как особы самодержца, так и всего вообще дворянства. „Человек делался почтенен по мере великолепности его жилища и уборов". Но за внешностью всех этих „роскошеств" скрывалась по существу внутренняя некультурность „благородных".