Правда, удержать её оказалось непросто.

Потому что говоривший вряд ли достал бы макушкой даже Маше до груди и одет он был, скажем так, нестандартно: радостные детские кроссовки в анимешных кошачьих мордочках с бантиками, ярко-красные шорты и майка-алкоголичка с надписью: «Бухнём, бро!». Из-под майки виднелся торс подростковых пропорций, но с совсем не детской мускулатурой и с бисерными фенечками на запястье. Ну а лицо человека принадлежало хорошо пожившему мужику, да ещё волосы, собранные в хвост, отливали сизой сединой.

Лилипут ухмыльнулся тоже очень по-мужски – рассмотрел, наверное, Машину ошарашенность. А, может, и рассматривать там ничего не нужно было, всё на лбу написано большими печатными буквами. От этого Марии Архиповне стало совсем нехорошо. Ну ненавидела она попадать в унизительные ситуации!

– Давайте, заходите, – махнул рукой мужчина. – Я как раз кофе заварил, яишни нажарил. Сашка там с псами сколько ещё провозится, а мы пока потрындим. Меня Кристоф зовут. Можно Малыш.

– Спасибо, – ответила вежливая Маша, сама представилась, а потом и пошла к крыльцу,

Узнай незабвенная Вероника Германовна о поведении внучки, так точно гипертонический криз бы скрутил любимую бабушку. Грязная, лохматая, взопревшая, да в незнакомый дом, куда ещё и не хозяин приглашает! И что это вообще за мода столоваться у посторонних?!

Но ведь любопытно же. Да ещё как! С детства эдак не разбирало.

Внутри дом выглядел тоже совершенно стандартно. Если, конечно, представить, что из Мухлово Марию порталом перенесло куда-нибудь в Акапулько и прочие Южные Америки: белёные стены, на полу плитка, на плитке пёстрые коврики, мебели кот наплакал, но и та, что есть, тоже белая и очень нерусская. В гостиной всех и украшений – два плаката за стеклом и в простеньких рамочках. На одном четыре тигра лежали плотно, как кильки в банке, а поверх тигриных боков шикарно раскинулась женщина в костюме то ли Клеопатры, то ли Нефертити, но, в общем, в чём-то таком, эффектном. Над головой красавицы надпись «Attraction d’Obrenko» – «аттракцион д’Обренко», значит. А напротив, в простеночке, другая афиша: лев рычит, на льве же верхом сидит Саша собственной персоной, только не такой кудлатый и гораздо более… рельефный. На этом плакате тоже надпись имелась и гораздо более объемная, но почему-то иероглифами.

– Знаменитая семья была, – мужчина мотнул головой в сторону плакатов. – Не слышали? Ну, понятно, не слышали. Когда Лёлька с Эрнандом выступали, вы ещё и читать-то не умели. А Сашка всё больше по Азиям мотался. Уважали там его очень, хоть они всякую эквилибристику любят, но вот его кисок заценили.

– Так он… – Маша замялась, пытаясь подобрать синоним повежливее, потому что «циркач» звучало как-то грубовато, с оттенком призрения даже.

– А вы, наверное, цирк не любите? – снова усмехнулся мужчина – Мария напрочь забыла, как его зовут, ну а Малышом величать язык не поворачивался. – Воняет там и животинок мучают? У Сашки, между прочим, и дед, и прадед дрессурой занимались. Все цирковые, коренные. А он, видишь, с собаками теперь возится. Э, да что там говорить!

– Вот и помолчал бы, – мрачно посоветовал невесть откуда вывернувший «цирковой» и «коренной», голый по пояс и с полотенцем на шее. Бывший дрессировщик и теперешний хам – впрочем, вежливостью он вполне мог и раньше не отличаться – плюхнулся на белоснежный диван, задрав ноги на низенький столик. – Без твоего бубнежа не знаешь, куда деваться.

– А чего там, с Лиской-то? Всё плохо? –похоронно-сочувствующим голосом спросил седовласый.

– Да откуда я знаю! – огрызнулся Саша. – Молчит, как партизан.

– Но денег-то дашь?

– Не сейчас – это точно. Надо сначала разобраться, во что она вляпалась, а потом уже думать, что с этим… гуано делать. Ты последи, чтоб Лиска ещё какой дури не натворила, окей? А то побежит к кому-нибудь занимать.

– Побежит, – согласился маленький. – Вот задницей чую, побежит.

– Ну а я про что? Мань, ты чего стоишь?

– А что вы мне предлагаете? Лечь? – очень вежливо поинтересовалась Мария Архиповна.

Седоволосый хмыкнул многозначительно и, больше ни слова не сказав, куда-то убрался. Саша хмыкать не стал, просто откинул голову на спинку дивана, задумчиво и перевёрнуто глядя на Мельге снизу вверх.

– Я тебе предлагаю пока сесть, – подумав, сообщил господин Добренко. – А там посмотрим. И чего ты злишься? Видишь, странные какие-то дела у нас творятся. Лиска мне не посторонний человек, помочь надо.

– Вижу. И очень надеюсь, что ваши проблемы решаться в ближайшее время и самым счастливым образом, – отчеканила Мария Архиповна, как то сразу осознавшая, что она-то как раз человек совершенно посторонний.

А то, что этот вот её из реки тащил, сангрией поил, «за жизнь» беседы беседовал и даже вроде бы от капитана немножко защитил… Ну, не защитил, она и сама неплохо справилась, но эдак шуганул боровика… В общем, это всё абсолютно ничего не значит. Он, видимо, сам по себе такой, спаситель. Робин Гуд, защитник всех униженных и обделённых.

И вот от этой мысли – совершенно здравой и верной, между прочим – стало как-то особенно обидно.

***

Телефон не звонил, а заходился истошно. Видимо, ему до ужаса надоело трезвонить в пустом доме, но тому, настырному, кто на другом конце провода висел, ведь не объяснишь, что нету никого.

Маша, по уже сложившейся традиции споткнувшись о половичок и едва не снеся столик, схватила трубку, зная прекрасно, кому это она так срочно понадобилась.

– Где ты шляешься, шалава? – вызверилась Ирина, не успев дослушать робкое: «Алло!» – Ну, чего молчишь?