– Мань, всё просто. Твой муж – козёл. Чего тут думать? – сообщил Саша, берясь за сардельки. – А у тебя стресс с нормальной истерикой.

– Не бывает у меня никаких стрессов. И не зови меня Маней!

– А как мне тебя звать? Машей? Маша и медведь, – Саша фыркнул и тоже помотал головой, мол: придумаешь ещё!

– Называй Марией.

– Тогда меня потянет «Ave»[1] запеть. Я в Барселоне слышал, в храме. Классная вещь. Я так точно не сумею. Мне медведь в детстве все уши оттоптал.

– Да кто ты вообще такой? Что тебе от меня надо?! В Барселоне он слушал, про стрессы тут рассуждаешь, а сам Монте-Карло с Монте-Кристо путаешь!

– Я Саша, – с ничем незамутнённым спокойствием сообщил спаситель и сунул Маше свою пустую тарелку. – На.

– Зачем? – Мария так удивилась, что даже злость немного прошла, не совсем схлынула, но уровень её точно понизился.

– Швыряй. Вот прямо об стену и швыряй.

– Да зачем?!

– Трудно с тобой, – вздохнул Саша, надвинув ладонью бандану по самые брови. – Ладно, хорошие дела лёгкими не бывают. Пошёл я. А ты думай поменьше. И в реку с разгона больше не сигай, да ещё взопревшая, опять судорогу словишь. Не забудь будильник поставить часов на шесть, я с утра за тобой зайду.

– Зачем? – только и сумела выдать слегка обалдевшая Мария Архиповна.

– Ну тебя же колени не устраивают? – пожал плечами спаситель. – Вот и займёмся.

– Слушай, а почему ты решил, что можешь мной командовать? – хорошенько всё обдумав, спросила Маша, когда он уже к воротам шагал.

Саша остановился, помолчал, будто тоже что-то такое обдумывал, поскрёб ногтём висок и снова плечами пожал.

– Потому что я не козёл? – выдал, наконец, помахал рукой – окончательно попрощался, значит – и совсем скрылся за ёлками, темнеющими вдоль дорожки из жёлтого кирпича.

А Маша ещё посидела, дёргая ногой, закинутой на другую коленку, будто кошка хвостом. Допила, что в бокале осталось, схватила тарелку, да и засадила ею об стену. Тарелка обиженно тренькнула, но не разбилась, скатилась за край веранды и беззвучно канула в траве, словно прячась.

Но легче всё равно стало. Правда, совсем чуть-чуть.

***

Ночь прошла сумбурно. Волки выли, не столько пугая, сколько мешая спать. Во сне к Маше пришёл капитан Бондарев Петр Александрович и решительно потребовал, чтобы завтра госпожа Мельге явилась в РОВД с родителями, иначе её не пустят. Мария долго и путано пыталась объяснить грозному полицейскому, что приехать родители никак не смогут, но боровик был непреклонен. Так ли уж надо ей в РОВД попасть, и надо ли вообще, провинившаяся сообразить не смогла.

Несколько раз Маша просыпалась. От расстройства с раздражением схомячила остывшее пюре вместе с сардельками, остатками салата и почерствевшего хлеба из плетёной корзиночки. В очередной раз спустившись на веранду – это уже под утро было – и, убедившись, что есть больше нечего, Мария разозлилась на себя окончательно, в наказание решила немедленно встать и облиться холодной водой, целым ведром. В результате уснула внизу, на диване, а ведь хотела только рассветом полюбоваться.

Разбудила её мама, всё-таки, видимо, приехавшая на свидание с капитаном. Старшая Мельге погладила непутёвую дочку по голове, поцеловала в щёку, клюнув холодным носом, и потащила с Маши одеяло, тихонько рыча. Что, в общем-то, для мамы было не свойственно.

Мария села, зажав колкое покрывало в кулаках. Арей тоже сел, не выпуская край диванной накидки из пасти. Маша потянула покрывало на себя, пёс, елозя пушистой задницей по полу, то же. Ткань затрещала.

– Ты что тут делаешь? – хриплым, даже придушенным каким-то голосом спросила госпожа Мельге.

Пёс заворчал, глядя исподлобья, укоризненно и даже обиженно. Вытянул лапы, будто собираясь улечься, и резко мотнул головой, одним махом выдрав из машинных кулаков «накидушку», да и потрусил по своим делам, гордо помахивая помпоном хвоста. Покрывало волочилось за ним, как шлейф придворной дамы.

– Эй, ты чего творишь? – возмутилась Мария, пытаясь откинуть с лица перепутавшиеся за бурную ночь волосы.

– Кроссовок, я так понимаю, у тебя нет, – ответил пёс откуда-то с веранды. – Хорошо, я захватил. Надеюсь, подойдут. У тебя какой размер?

Маша ладонями растёрла лицо, яростно почесала в затылке, прогоняя сонную одурь. Говорил явно не пёс. Вернее, зверь, конечно, разговаривал, когда на него желание нападало, да ещё как разговаривал-то, но только не так, не вслух. Значит, в мире творилось что-то неправильное.

– Так какой у тебя размер? – повторил нарисовавшийся в дверном проёме Саша.

В руках он на самом деле держал кроссовки, некогда бывшие белыми, довольно потрёпанные.

Мария снова поскребла в затылке, глянула в окно. За ним маячил туман и серенькие, неубедительные, ещё даже не совсем утренние сумерки. А ещё оттуда, из всей этой неуютности, тянуло влажным холодом.

– Ты ненормальный, – догадалась Мария. Саша ответил традиционно: молча пожал плечами. – Чего тебе от меня надо?