– Да чего спокойно-то? – взъярился «бандюган». – Моего батю какая-то падла грохнуть хотела. Моего!

– Подождите, – встряла ничего не понявшая Мария Архиповна, за что заработала от господина Добренко очень неодобрительный взгляд. – Так этот… продавец ваш отец? Так получается?

– Ну, – по-слоновьи кивнул Андрюха.

– И вы ему с утра привезли деньги? Зачем?

– Так бизнес ж у него. Это я ему организовал, чтоб не закис. Бабло, понимаешь, обналичивает. И сам вроде как при деле. А чего ему, в грядках копаться, что ль? Он знаешь у меня какой? Ещё при совке два раза по восемьдесят восьмой[1] ходил, чуть «вышку» не дали, семь лет отмотал! Сечёшь?

– Секу, – согласилась Мария, тираду про восемьдесят восьмую осознавшая не полностью. – А зачем вы ему так много денег привезли?

– Сашк, чего это она? – удивился «бык».

– Разобраться пытается, – негромко пояснил Добренко. – Тоже… бизнес-леди.

– А, ну-ну. Бизнес-ляди, – хмыкнул Андрюха. – Моя вон тоже канючит, вынь и положь ей салон, ногти полировать. «У всех, – говорит, – есть, а у меня нету». Я ей: «Дома сиди, шалава. Сына вон воспитывай. А мало, так ещё парочку настрогаем». А она…

– Так зачем вы привезли отцу столько денег, Андрей? – осведомилась Мария Архиповна специальным голосом, каким обычно интересовалась у менеджеров, как это среди французов, приехавших любоваться русскими красотами по линии культурного фонда и горячей любви между нашим и их президентами, затесалась парочка туристов с подозрительно славянскими фамилиями.

– Да в отпуск с моими собрались! – снова вызверился бугай. – В Анталию, приспичило, вишь, ей! Ну и привёз, потому как с запасом и так, на всякий случай.

– А деньги то целы, Андрюх? – подал голос Добренко.

– Ну ты чего, Сашк, совсем лох? – даже вроде бы обиделся «браток». – Нет, ясень пень. Пустой сейф-то. Ключиками открыли и того, тю-тю!

А ключики, надо полагать, у старичка-банкомата взяли. Непосредственно после того, как его… Как ему…

Машу затошнило, кислый ком подкатил к языку, не давая дышать. На самом деле и до этого момента ей было страшно, но так, немножко, не по-настоящему, а вроде как бывает, когда криминальные новости смотришь. А вот сейчас дошло: то, на полу, теперь, может, уже и не живое – это на самом деле смешной старичок с одесскими замашками, который величал госпожу Мельге сударыней.

***

Всё повторялось с завидной дотошностью, разве что сейчас на дворе не день, а глухая ночь стояла. В остальном же одно к одному: парни, тащащие носилки; рядом докторица в синей форме, несущая высоко в руке прозрачный пакет, от которого тянулись гнусные трубки; на носилках человек, накрытый клетчатым одеяльцем и с совершенно неузнаваемым лицом. А ещё толпа, молча провожающая тяжко переваливающуюся по горбылям засохшей глины машину скорой помощи.

– Дежавю, – пробормотала Маша.

– Ты о чём? – Саша, стоящий рядом, вопросительно мотнул подбородком снизу вверх.

– Михалыча вот точно так же, – горестно вздохнула госпожа Мельге. – Прямо один в один.

– У него тоже спёрли пять штук зеленью и ещё рублями? – хмыкнул непрошибаемый Добренко.

– Ну при чём тут это? – обиделась Мария на эдакую бесчувственность. – Его же тоже по голове…

– Мань, я тебе ещё раз говорю, ты валишь всё в одну кучу. Они ж разные, даром, что и то, и то дерьмо. Пойдём спать, а? Хоть пару часов урвём, а всё наше.

– Какое спать? Ну вот какое спать?! Ты, конечно, большой специалист по… кучам, но уж супер-героя из себя не строй!

– Ладно, не буду, – покладисто согласился Добренко. Обнял активно вырывающуюся Марию как-то странно, со спины, и в таком вот совершенно идиотском положении пошагал вместе с ней вперёд. То есть дрессировщик и сам шёл, и её заставлял идти, на попытки Мельге вырваться никакого внимания не обращая. – Не хочешь спать, давай думать. Что с Михалычем случилось, ты знаешь?

– Пусти, да пусти ты! – шипящим шёпотом заорала Маша.

Ночь всё-таки, негоже прямо на улице сцены устраивать, даже если дрессировщик решил, будто сейчас самое время дурака валять.

– Нет, ты мне скажи, знаешь или не знаешь?

Никакого желания перестать дурить у Саши не наблюдалось.

– Знаю! Его отравили, а потом тоже… ударили.

– А откуда ты это знаешь? – Добренко умудрялся и идти, и Марию волочь, и говорить эдак основательно, размеренно, с расстановкой. – Потому что слухи такие ходят, правильно? А что там на самом деле случилось, узнать никто не удосужился. Вот ты в больницу к Михалычу ездила? Не ездила. Поэтому ничего и не знаешь.