Нет, - честно признаюсь я.
– Не могу представить. Просто не

решаюсь. Это слишком хорошо, чтобы я мог... Да и потом, к чему это...

А вот к чему. Ах, с каким наслаждением я расхохоталась бы

вам в лицо, а потом бы выгнала, выгнала! Взашей вытолкала!

Жестокость на лице ее и что-то ведьмовское. Ну, да не мне

судить.

Нежели я все это заслужил?
– спрашиваю, пытаясь еще и

улыбнуться.

Нет, не заслужили, - говорит она.
– Это для вас действительно,

слишком хорошо. Не заслужили. И поэтому я просто прошу вас уйти.

С порога я еще успеваю расслышать ее голос:

И не вздумайте звонить!

Ну уж нет, думаю я, спускаясь по лестнице. Позвонить-то я,

положим, позвоню. Попозже, конечно, не сегодня и не завтра. В конце концов, успокоится же она когда-нибудь? И мне удастся ее кое в чем разубедить на мой счет. Ведь есть же магия слов? Еще какая. На себе только что испытал. Вот и Димка так же считает.

На улице темно. И даже димкины глаза не отразили бы ничего, кроме темноты.

"Мам, а зачем красят?
– Чтобы было красиво, детка".

ЛУННОСТЬ БЫТИЯ

"Я ненавижу дуэли; это - варварство; на

мой взгляд, в них нет ничего рыцарского".

Николай I

"Ай, Старов, Старов, какое непростительное легкомыслие... Ну зачем ты родился здесь? Вот теперь и жизнь твоя - водка вечером, да и водка-то дрянная, тоска и тупость, и ночные постыдные прогулки с припадочным псом, и помойки... И эта луна...".

Особенно луна. Неведомо где бродя молодым серпиком, она, наливаясь гнойным полнолунием, слепо и страшно пялилась в окна холостяцкого жилища Старова и, лопнув к концу отмерянного срока, вновь с убылью уходила в иные пространства.

– Нет, Джейсон, в полнолуние она просто подходит ближе к Земле, вот что я тебе скажу. Видишь, какая огромная? Подходит и запугивает. И никому дела нет. А присмотреть бы надобно за луной, присмотреть, неладно с ней что-то...

Джейсон, крупный кудлатый пес, опустив ушастую башку, клацал отросшими за зиму когтями по подмерзшему к вечеру грязному февральскому снегу. А потом, когда Старов рылся в помойке у дома № 6, Джейсон сидел рядом на тротуаре, брезгливо отвернувшись от смачных запахов.

– Эх ты, интеллигент... с хвостом!

Нынче помойка побаловала тремя открытками начала века. Смахнув с них крошки льда и мусора, Старов бережно опустил находку в карман ватника.

– Ну, пойдем посмотрим, что нам сегодня пишут.

Через разломанную хоккейную коробку мимо гаражей он было двинулся от полумрака двора к ярко освещенному шоссе. Однако Джейсон остался сидеть на месте. Пришлось вернуться, взять его за ошейник и протащить несколько шагов, чтобы пес вспомнил, как перебирать лапами.

У шоссе Старов присел на поваленный ствол клена. В старину вдоль дороги простиралась обширная усадьба с садом. Теперь лишь кое-где высились дряхлеющие деревья-великаны, а весной, когда снег сходил, но трава еще не появлялась, проступали из земли остатки древнего кирпичного фундамента.

Старов достал из внутреннего кармана стеклянную плоскую фляжку. Приложился, крякнул, бережно разложил на коленях открытки.

На первой, черно-белой, фотографической, застыл в напряженной позе в кресле с прямой высокой спинкой изможденный старик с коротко постриженными усами и бородой. Под расстегнутым фраком виднелась надетая наискось широкая муаровая лента. Накрахмаленные манжеты нависали над крупными ладонями с широкими ногтями.

– И был это, братец ты мой, не кто иной, как капитан Копейкин... М-да... На самом же деле - мсье Пастер. Почетный член Петербургской Академии наук. С инфекцией боролся, сражался, аки лев. Словно предчувствовал, во что мы тут вляпаемся. А вот что пишут... "Софье Федоровне Крапивиной. Новинский бульвар, дом Усковой, № 34. Москва, 2-го/15 марта... Дорогая С. Ф. Все Ваши живы и здоровы. Дочка Ваша также. Последний раз она приезжала сюда пароходом, так как не любит путешествия на лошадях...". Слышь, Джейсон? "Я работаю в санатории сестрой милосердия и начинаю приобретать душевный мир. Сердечный привет С. Г...." Тут далее вверх ногами. "... привет С. Г. и всем Вам. Н. Лихицкая..." Или Лищицкая... Итак, они не любили путешествовать на лошадях и стремились к душевному миру. И за то мы выпьем по глоточку, так ли, Джейсон? Ну не смотри с укором...

В этот поздний час по шоссе еще изредка проносились машины. Где-то сзади у домов звонко ахнула об асфальт бутылка.

– Тебе что... Ты блаженный, припадочный, эпилептик... И не дано тебе знать, как ловко подлая старость обкрадывает лик человеческий. Знаешь как? Нанесет едва видимую морщинку, словно художник кистью, и отскочит, затаится, с ухмылочкой наблюдая, как ты охаешь да эхаешь над ненужным тебе украшением... Ну, месяц потужишь, другой, привыкнешь... И тут тебе сразу две морщины влепят из засады! Тут уж только вздохнешь да махнешь рукою. А ей только того и надобно. Налетает и начинает сладострастно топтаться на твоей физиономии. Но ты с утра так опух с похмелья, что уж и неразличимо где морщины, где складки от недвижного тяжелого сна... А дальше дело известное, уж не до физиономии. Бог с нем, с ликом. Начинаешь судорожно душу обыскивать - осталось ли в ней чего?