она, словно деньги у нее уже зажаты в кулачке.

И я смотрю на ее правую руку. Кольца на пальце нет.

А если я запрошу восемьдесят?
– восклицаю свирепо.

Нет-нет, - быстро возражает она.
– Только сто. Два потолка

побелить и обои... Постойте, что вы сказали? Восемьдесят? Но... Вы серьезно?

Нет на свете человека серьезнее меня, - говорю я с горечью.

Оттого и все мои беды. Да ладно... Когда будем объект смотреть?

Она роется в сумочке.

Сейчас я запишу вам мой телефон... Но вы не обманете? Я

буду ждать вашего звонка. Вы вправду придете?

Это "вправду" трогает меня чуть не до слез. Я торжественно

клянусь: и прийти, и позвонить.

Она уходит. И дети все уже прошли в театр. Сейчас сидят себе в полутемном зале, шуршат бумажками, носы вытирают или вопят чего-нибудь все вместе, а может, носятся в фойе или трутся у буфета...

Жарко. Мы в молчании заканчиваем нашу летнюю студенческую халтурку. Пару раз я ловлю на себе Димкин взгляд.

В раздевалке, пока мы оттираемся бензином, Димка, наконец, заговаривает:

Ну и на кой хрен ты заморочил девушке голову? Ведь ты же

ни уха, ни рыла не смыслишь в ремонте квартир.

Я уже привык к его высказываниям, высказываниям

"практического мужика".

Зато я смыслю в девушках, - говорю я.
– А это поважнее

ремонтов.

Может быть. Но как же ты все-таки собираешься делать

ремонт?

А ты разве не поможешь?

Нет, - говорит он очень-очень серьезно и смотрит на меня в

упор. Какой-то блеклый, сероватый оттенок приобретают глаза его.

Хоть в этот раз, но ты ответишь за слова свои, - говорит он.

Или позже. Все равно ответишь.

Я звоню по телефону. Моего звонка, оказывается, уж и не надеялись дождаться. Вот как. И я послушно повторяю:

Так... Перейти дорогу. Там магазин... Еще бы я вас не узнал!

Да, вопрос: когда дорогу буду переходить, куда смотреть - налево или направо? Или только на вас?

Смотрите под ноги, - советует она.

А дома-то она себя поувереннее чувствует.

Она в джинсах и свитере стоит у магазина, как и обещала,

Пристально рассматривает прохожих. Волосы собраны в узел на затылке. И кажется она мне еще стройнее и красивее. Я подхожу и останавливаюсь в двух шагах. На меня - взгляд искоса. Я молчу. Наконец она решается:

Это ... вы?

Не надо было мне, наверное, краску смывать, - говорю я.
– В

таком виде я вам не очень, да?

Знаете что..., - говорит она.
– Хорошо. Идемте.

Квартира действительно мелковата: две крохотные комнатки.

Кухня, в которой вдвоем натолкаешься друг об друга. У входной двери пара моих башмаков занимают чуть ли не половину коридора. В совмещенные удобства я еще не заглядывал, но и там вряд ли степной простор. Квартира здорово запущена, мужской руки явно не хватает.

Проходите в кухню.

Уже накрыт стол.

Это вы для меня?

Ну да. Вот. Харчи, - говорит она и пытается улыбнуться.
– А

вы не стесняйтесь. Иногда даже приятно кого-то покормить. А то ведь и забудешь, что женщина должна быть еще и хозяйкой.

Вообще-то я сегодня еще не обедал, и предложение ее весьма

кстати.

Я бодро берусь за ложку, а хозяйка, хлопоча у плиты, подобревшим голосом говорит и говорит:

Я уже давно задумала сделать ремонт. Я маме даже говорила,

что, может быть, и болезни ее оттого, что живем в этом... во всем этом. Да у меня и у самой настроение портится, когда я вижу эти стены, потолок... На евроремонт не поднимемся, ну а так... Ведь правда?

Угу, - мычу я, целиком занятый борщом.

... А нанимать бригаду из фирмы - это ж так дорого. Ведь

правда? Опять же, неужели выходить замуж только за тем, чтобы было кому потолки белить... Чушь, правда?

Она смеется. Очень славно смеется. Но мне не до смеха. И пока я

пытаюсь разобраться в своих ощущениях, из прихожей доносится шарканье. В кухню, придерживаясь за косяк, заглядывает пожилая пухленькая и приземистая тетя.

День добрый, - пытаюсь проговорить я с набитым ртом.

Ты где его взяла?
– вместо приветствия спрашивает тетя.
– Он

кисть-то хоть в руках держал?

Мне становится еще неуютней от такого вопроса в лоб.

– Держал он, держал, - отвечаю я сам, продолжая запускать ложку

в густое варево. Терять мне, кажется, нечего, хоть и неприятная ситуация. Ну да ведь не побьют же!