– О чем же?

– О разном, - не стала уточнять Мадлен.
– О многом разном. вот раньше, когда мы гуляли с мамой..., - она осеклась, словно затронув запретную тему.

– Тогда, может быть, мне будет дозволено проводить вас?
– предложил Людовик.

– О нет!
– воскликнула Мадлен.
– Это все равно нехорошо, с незнакомым... Как и одной.

– Мы, в общем-то, знакомы, - напомнил Людовик.

– Нет, - торопливо сказала она. И извиняющимся тоном добавила: - В другой раз, хорошо? А теперь я, пожалуй, побегу домой. Наверное, уже хватились.

И она быстренько зашагала в сторону графского поместья. Людовик проводил ее хрупкую фигурку, мелькающую среди высокой травы и кустарника задумчивым взглядом. У самых ворот девочка вдруг обернулась и помахала рукой, будто зная, что он стоит и смотрит вслед...

После ужина он взял с собою наверх запас свечей, расставив их по всему дядиному кабинету. Но зажег лишь ту пару, что в подсвечниках стояли по краям стола. Между ними, на вчерашней странице раскрыл он ту же инкунабулу.

– Испытай силу слов!
– пробормотал он, разглядывая по-прежнему недоступные пониманию символы, знаки и буквы.

За дверью послышался скрип ступеней, причудливые голоса. Людовик захлопнул книгу, но тут же устыдился собственного поступка.

– Кого мне бояться?
– с вызовом, но все же негромко произнес он.

– Мой господин, - пропел за дверью голос Марты, - к вам отец Франсуа.

Людовик подошел к двери и широко распахнул ее.

– Да, да, прошу вас, святой отец, - проговорил он в полумрак лестницы.

Марта отступила в сторону, пропуская высокую темную фигуру. Людовик склонил голову, и вошедший благословил юношу.

– Я узнал о вашем приезде от его сиятельства, - звучным баритоном произнес священник.

Людовик поднял взор и увидел перед собой очень молодо выглядевшего мужчину.

– И счел своим долгом посетить ваш дом, - продолжил отец Франсуа, оглядывая кабинет зорким взглядом, не упускающим и мелочей.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище, прошу садиться, настороженно сказал Людовик, чувствуя неясную опасность, исходящую от аскетической фигуры гостя.
– Собственно, я завтра собирался отправиться в храм...

– Как странно, - прервал его отец Франсуа, не принимая приглашения сесть.
– Прошло столько лет, а словно вчера я вошел в эту комнату, столь же слабо освещенную. И на столе лежала та же книга. И ваш несчастный дядюшка, - он пожевал тонкими губами, - так же заверял меня, что вот-вот посетит дом Божий. Но, увы...

Святой отец, перебирая бусинки четок, что-то зашептал.

– Вы часто встречались с дядюшкой?
– спросил Людовик, разрушая благочестивое настроение минуты.

– Корю себя за то, что реже, чем следовало, судя по последствиям, скорбно констатировал священник.

– На мой взгляд, - негромко проговорил Людовик, - дядюшка не заслуживал таких последствий.

– Не нам судить, сын мой, - наставительно проговорил отец Франсуа. Как сказано в "Послании Павла к Римлянам": "Всякая душа да будет покорна высшим властям". А ваш дядюшка, упокой Господи его душу, - перекрестился он, - был гордецом, дерзнувшим судить о мироустройстве по-своему. За что и был предан очистительному огню! Как любой нераскаявшийся сектант и еретик!
– Решительно объявил он, обжигая Людовика взглядом фанатика.
– И возблагодарим Господа, надоумившего его задолго до бесславной кончины перевести купчую на дом на ваше имя, иначе...

– Интересно, кто же написал на него донос, - сказал Людовик, похлопывая по кожаному переплету книги.

– Не донос, а денунциацию, - поднял палец отец Франсуа.
– Так будет правильнее. И о том, что я собираюсь послать сию денунциацию, ваш дядюшка был своевременно уведомлен. И не раз. Не внял!

Людовик отвернулся к окну, дабы скрыть от взора священника цвет ненависти, свинцовой тяжестью плеснувшей изнутри в лицо. За окном до горизонта тянулось поле, безмятежно колышущее готовыми осыпаться тяжелыми колосьями. Средь волнующейся яркой желтизны двигались две фигурки. Одна из них - совсем маленькая.

Людовик повернулся к священнику и заговорил с внезапной яростью:

– Но апостол Павел определенно говорил: "Надо допускать секты". А в Евангелии указано: "Пусть сорная трава растет до жатвы"!

– Осторожнее, юноша, - заиграл желваками на впалых щеках отец Франсуа.
– Не стоит ступать на скользкую стезю, по которой уже не удалось пройти вашему предшественнику. И никому не удастся, - грозно предостерег он, вперяя в собеседника длинный указующий перст.

Глядя на него, Людовик вдруг вспомнил о старом неаполитанском предрассудке, о котором некогда рассказывала Марта: "Если у человека глубоко сидящие глаза, это говорит о том, что его голова переполнена самыми удивительными фантазиями". Беспричинно стало весело и захотелось узнать о фантазиях этой головы. А фигура с выставленным пальцем показалась чрезвычайно комичной.