— Хотел снискать ваше расположение, — пробормотал Пуллер, почёсывая затылок.

— Нет, — покрутил головой. — Когда Ванахейм узнал, что ваш сын был избит, то на самом деле был в бешенстве. Впрочем, формулировка «в бешенстве» слишком мягкая. Друд забил стражника. Абсолютно преднамеренно забил дубиной до смерти, как бешеного пса.

— Если хотите надавить мне на жалость, не на того напали, — буркнул купец.

— Не собираюсь давить вам на жалость, — пожимаю плечами. — Представляю голые факты.

— Хорошо, — вздыхает мой собеседник, — продолжайте.

— Я узнал и о других вещах. Хендрику давали больше еды, чем остальным узникам. Кроме того, ежемесячно в камеру приходил лекарь. Осмелюсь предположить, кто-то хотел, чтобы ваш сын страдал, но в то же время, кто-то очень не хотел, чтобы ваш сын умер. И у меня ощущение, что это один и тот же «кто-то».

— Цель? — коротко спросил Бертрам.

— Именно, — вытягиваю палец вверх. — Вот в чём вопрос! Что-то мне подсказывает, что тут нечто большее, чем лишь желание видеть врага униженным и страдающим. В конце концов, Ванахейм должен был считаться с тем, что вам удастся выхлопотать помилование сыну. Вы ведь писали в прошение самому королю, а все мы знаем, что у Его Величества Роберта Баратеона большое сердце.

Король Роберт как раз-таки имел мало общего с помилованиями, поскольку почти не уделял внимание государственным делам, больше предпочитая охоты и пиры. Остальными же делами занимался Малый совет. За законы же и вовсе отвечал «Небесный Клинок», что давало понять всем знающим: ошибок нет и не было. Если кого-то помиловали, так значит, он был невиновен. Это аксиома. Как говорил лорд Моустас: «Грешников зло преследует, а праведникам воздастся, по заслугам их».

Но, тем не менее, мне доводилось слышать о показных проявлениях милосердия короля. Пару лет назад он даже повелел выпустить всех узников, осужденных за мелкие преступления. Подобный акт сострадания не коснулся бы, правда, Хендрика, но означал одно: Друд Вонахейм не мог быть уверен, не попадёт ли вдруг в Мифорд письмо с королевской печатью, приказывающее освободить узника. И тогда противление воле монарха было бы невозможным. Разве что у дерзкого бунтовщика появилось бы желание поменяться с сыном купца местами и разместиться в соседней камере нижних казематов.

— Люди глупы, господин Шторм. Не оценивайте всех по себе. Не думайте, что они руководствуются рассудком и заглядывают вперёд…

Эти слова поразительно напоминали предостережение, которое мне сделал перед отъездом старший инквизитор Денис Маллистер. И, вероятно, в них было немало истины. Только вот у меня была возможность узнать Друда Вонахейма. Он был не только городским советником, но и богатым купцом, известным совершением удачных и надёжных сделок. Такие люди не зарабатывают состояние, не анализируя операции конкурентов и не заглядывая в будущее, — пусть и в фигуральном плане, ибо настоящее прорицание доступно лишь владыке нашему «Небесному Клинку»!

Я напрямую сказал об этом Пуллеру.

— Трудно с вами не согласиться, господин Шторм. Однако, я по-прежнему не понимаю, куда вы клоните, — качнул мой собеседник головой.

— Друду нужен живой Хендрик. Измученный, униженный, пусть даже не в своём уме, но несмотря на всё это, живой. Зачем?

— Вы мне ответьте, — хмуро буркнул Бертрам. — В конце концов, я за это плачу.

Я раздражённо морщусь. Пуллер должен помогать мне, а не мешать! Всё-таки о его сыне я тут забочусь. Ну и о своём кошельке, конечно же.

— «И познаете истину, и истина вас освободит», — ответил я словами своего Бога, имея в виду то, что когда познаю истину, сын купца сможет насладиться свободой. Бертрам понял мои слова.

— Да помогут вам Семеро и покровитель их небесный, — лишь ответил он на это.

— Господин Пуллер, — начинаю я, пристально на него посмотрев. — До сих пор я занимался лишь вашим сыном. К счастью, пока он в безопасности и ему ничего не грозит. Кроме болезни, с которой, будем надеяться, справится. Сейчас я должен заняться кое-кем другим. Что вы знаете о сестре Друда?

— О Морне? — хмыкнул он. — Здесь все всё знают, господин Шторм. И я знаю, ведь в этом городе находится одна из моих резиденций. Плаваю туда-сюда, от Медвежьего острова и обратно… Кхм, то что я вам расскажу, знают все и, конечно, все сказали бы вам то же самое. Морна была упрямой, будто осёл и пустой, как бочка из-под квашеной капусты. Презирала тех, кто не мог принести ей пользы. Никого не уважала, а ноги раздвигала перед каждым, кто ей приглянулся.

— Вы правы, всё это я уже знаю, — улыбаюсь ему, ведь успел разузнать общедоступную информацию. — Как долго ваш сын с ней встречался? Любил ли её?

— Любил, — ответил Бертрам после длинной паузы. — Знал обо всём, но всё-таки любил.

— Быть может, Хендрик потребовал от неё чего-нибудь? Скажем, прекратить непотребства, либо может супружества? Морна не согласилась, и тогда он её зарезал?

— Вы должны защищать моего сына или обвинять его? — мужчина посмотрел на меня угрюмым взглядом.

— Я должен отыскать истину, — мягко напоминаю ему. — Кроме того, ведь именно в этом он признался. Разве нет?

— Признался! — фыркнул Пуллер. — Хороший дознаватель заставит допрашиваемого признаться даже в том, что он зелёный осёл в розовую крапинку!