— Прекрасно, прекрасно! — он сердечно похлопал меня по плечу. — Такой молодой, а голова уже соображает!

Вообще-то, я не переношу прикосновений чужих людей, но на этот раз улыбнулся, поскольку в этом фамильярном жесте, если по правде, совсем не было фамильярности, а лишь признание старшего, опытного человека, который не видел во мне инквизитора, а только чуть ли не коллегу по профессии.

— Думаете, выживет?

— А это уже совсем другое дело, — ухмыльнулся лекарь, — ибо по опыту мы хорошо знаем, что даже применение надлежащей процедуры совсем не обязательно поможет пациенту. А здесь дела зашли и правда далеко…

Я посмотрел на жирных личинок, копошащихся в ране, и отвёл взгляд.

— Красивым он уже никогда не будет, — пробормотал себе под нос.

— Моя задача сохранить ему жизнь, а не беспокоиться о красоте, — мейстер махнул рукой. — Но что правда, то правда… Может, когда-нибудь смилостивиться Бог наш, да даст ему исцеление.

Улыбаюсь. Шанс на это есть. Вот только внимание Бога ещё нужно заслужить. А чтобы не просто внимание, а исцеление… Впрочем, может Хендрик ещё проявит себя, станет преуспевающим купцом или инквизитором?

Также за Пуллером посменно приглядывали двое людей его отца, которые производили впечатление крепких мужиков, умеющих обращаться с оружием, а также девка-прислужница, видимо обученная присмотру за больными. Я видел, как она ловко кормит находящегося без сознания жирным бульоном и как умело меняет жутко воняющие бинты.

Наконец, четвёртого дня, сын купца пришёл в себя настолько, что я понял — смогу с ним обменяться парой слов. Я приказал всем покинуть комнату.

— Помогаю твоему отцу, Хендрик, — коротко говорю ему. — Меня зовут Берик Шторм и я младший инквизитор из Бармура.

— Значит, вы уже знаете? — прошептал он.

— Знаю, — отвечаю, не имея понятия, о чём он. — Но ты и сам должен мне всё рассказать.

Я видел, что парень хотел покрутить головой, но сил у него было недостаточно. Он лишь закрыл глаза.

— Убьют… отца, если скажу… — едва различаю его слова.

Я услышал всего два предложения из уст парня, но уже знал, что дело может оказаться действительно серьезным. Ибо, во-первых, Хендрик счёл, что присутствие инквизитора не является чем-то необычным, во-вторых, он отчётливо дал понять, что до сих пор не говорил правды, поскольку за раскрытие этой самой правды ему пригрозили смертью отца.

Главным образом, меня интересовала первая проблема. Почему молодой Пуллер счёл участие инквизитора в следствии обоснованным?

Он подразумевает применение магии! Или ереси? Так или иначе, мой нос охотничьей ищейки уловил след.

— Никто не причинит ему вреда, — пообещал я, выделяя каждое слово. — А Морна, — добавляю после, — оказалась не такой, как ты думал, правда? — Я спрашивал вслепую, но похоже угадал, поскольку его глаза сузились. Хендрик тяжко засопел, потом охнул — видимо разболелась рана.

— Я должен был её убить, — он смотрел мёртвым взглядом куда-то в закопчённый потолок.

— Нельзя тебя за это винить, учитывая… — я ждал, что парень ответит.

— Именно. А Друд ведь знал… — его голос стал таким слабым, что мне пришлось склониться к ложу и почти приложить ухо к его губам.

— Советник знал её тайну? — быстро переспрашиваю его.

— Угрожал мне… что убьёт отца… — прошептал юный Пуллер.

— Убьёт его, если ты расскажешь обо всём, что узнал? Так?

Хендрик лишь прикрыл глаза, молчаливо соглашаясь с моими словами. Я был уже близок. Очень близок, и не мог выпустить из рук этого кончика нити, благодаря которой у меня появилась надежда пройти через лабиринт.

— Ты лишь уничтожил зло, Хендрик, — заключаю я. — Ибо ты видел зло, правда?

Хотя если ты погубил мага, то тем самым лишил одну душу возможности очиститься. Жаль. Вот только мне нужно узнать подробности, для принятия окончательного решения и полного понимания всего происходящего.

Парень вновь опустил веки, но я не ушёл, просто дал ему отдохнуть и продолжил. Этот разговор длился ещё долго, прежде чем я узнал всё, что случилось в тот вечер. И признаюсь честно: я не ожидал, что с виду невинное расследование заведёт меня настолько далеко. Я пробовал себе представить, что чувствовал молодой Пуллер, обнимая, целуя и прижимая эту девку. Что чувствовал, переживая с ней блаженство, слыша её стоны, чувствуя её ладони на своём теле и ноги, которые обвивали его бёдра? И что почувствовал, когда из пальцев её рук выросли когти, а лицо превратилось в ужасную морду? О чём он думал, видя, как зрачки любимой становятся ядовито жёлтыми и вертикальными? Когда почувствовал на ключице укус острых, как бритва, клыков? Он не поддался ужасу, не позволил, чтобы она его растерзала. Схватился за кинжал. Бил, колол, резал. Так долго, пока та не замерла в его объятиях. А мёртвой она была уже снова лишь красивой нагой девушкой с ангельским личиком.

Наверное, Хендрик бы решил, что обезумел или был околдован. Если бы не то, что Друд поговорил с ним один на один и пригрозил, что если парень кому-нибудь откроет тайну Морны, то юноша никогда не увидит своего отца среди живых. Итак, молодой Пуллер признался во всём и молчал. Я мог лишь искренне восхищаться твёрдостью его духа, которая дала ему силы вынести все страдания.

Я оставил его, изнурённого разговором, и знал, что должен найти ответы на ещё несколько вопросов. Наиважнейший из них звучал: почему Вонахейм не приказал прикончить убийцу своей сестры? Почему так усердно старался сохранить ему жизнь?