На следующее утро позвонил Глеб, пригласил в кафе. Вера поняла, что надо решаться: открыться ему или соврать, что это не его ребенок и дать ему возможность жить спокойно, с чистой совестью. Женщина выбрала второе.

Глеб встретил Веру у входа в кафе и повел к столику, отгороженному от общего зала перегородкой. Когда они сели напротив друг друга, он никак не мог решиться и задать вопрос, который должен был определить его дальнейшую судьбу. Вера, видя, что Глеб не начинает разговор, а только смотрит на нее такими глазами, как будто собирается прыгнуть с высокого обрыва, пришла к нему на помощь. Она, как всегда, без долгих предисловий, начала с самого важного:

— Глеб, ты, вероятно, думаешь, что я беременна от тебя? Что я ношу твоего ребенка?

— Разве это не так? Ведь по срокам все сходится? — Глеб замер, устремив на Веру синий взгляд, который она так любила, но теперь прощалась с ним.

— Нет, Глеб. Ты можешь не волноваться. Это не твой ребенок. Помнишь, ты пригласил меня в гостиницу, а я не приехала. В этот вечер у меня был другой мужчина. Это его ребенок. — Вера поглубже укуталась в шаль, как будто Глеб мог ударить ее.

— Почему же ты сейчас не с ним? — подозрительно покачал головой Глеб, не веря словам Веры. В то же время он прислушивался к своим чувствам и не понимал пока, что испытывает: ревность или облегчение, что все разрешается само собой.

— Я не собиралась с ним продолжать отношения. Так, один раз встретились и разбежались, — женщина старалась быть равнодушной, смотрела в зал, отведя глаза от Глеба, боясь, что он распознает ложь.

— Как со мной? — начинал злиться Глеб.

— Как с тобой, — твердо произнесла Вера, отрезая себе дорогу к отступлению.

— Зачем же ты рожаешь, если не собираешься выходить замуж?

— Залетела. Не делать же аборт. Мне уже тридцать лет. Может так статься, что детей больше Господь не даст. — Вера чеканила слова так, как будто била Глеба по щекам. Он растерялся, не зная, что еще сказать. Но потом вспомнил и, снова поймав глаза Веры, спросил:

— А та девочка, которая из детдома? Кто она тебе? Чья она?

— Эта девочка выползла ко мне на дорогу, когда я стояла на остановке.

— Как это? — удивленно сказал Глеб. — Где же были ее родители?

— Мать — алкоголичка, дома спала. Мужа у нее нет. Тоже, видимо, как я, переспала с первым встречным и залетела. Может, пожалела ребенка — оставила, не стала аборт делать. Может, некогда было до больницы доехать — пила. Кто ее знает?

Глеб смотрел на Веру, не отрываясь, все, надеясь, что она шутит, придумывает, что улыбнется сейчас и скажет что-то совсем другое. Менее грязное и циничное. Но что именно? Глеб сам не знал. Что бы он хотел, чтобы она сказала?

Вера молчала. Она видела, как в отчаянных глазах Глеба, как в штормовом море, тонет любовь на своем ветхом суденышке. С болью в сердце она замечала, что смотрит он на нее уже совсем не так, как раньше.

«Ну что ж, — думала Вера, — мне удалось его разочаровать. Ему теперь будет легче. Легче забыть меня».

Вера встала:

— Прощай, — сказала она и медленно пошла к выходу. Кашемировая шаль сползла с левого плеча и волочилась одним хвостом по полу, как будто навсегда заметала ее следы.

— Прощай, — тихо сказал Глеб. Но Вера его уже не слышала.

Прошел еще месяц. До Татьяны Васильевны все же дошел слух, что дочь ее беременна. Женщина в тот же день примчалась к Вере и с порога накинулась на нее:

— Вера, что ты делаешь?! Зачем ты загоняешь себя в тупик? Кто мне говорил, что хочет быть независимой, успешной, свободной, жить для себя, для своего удовольствия?! Ты же красивая, образованная женщина! У тебя такие перспективы были и в карьере, и в личной жизни! Ты могла встретить достойного человека и образовать с ним крепкую семью. А что теперь? Мать одиночка? Да еще сразу с двумя детьми, одна из которых — дочь алкоголички?

Вера встала у мамы на пути, перегородив дорогу в комнату:

— Мама, зачем ты приехала? Уезжай, пожалуйста.

Татьяна Васильевна вдруг обмякла, прислонилась спиной к стене коридора, и зарыдала.

Вера молча стояла и смотрела на мать. Ее душа разрывалась от жалости к ней. Но она знала, что никому не позволит больше называть свою Катю дочерью алкоголички. Даже родной матери.

В дверь позвонили. Татьяна Васильевна обернулась и посторонилась. Вера подошла и открыла. Нонна Павловна с Катюшкой на руках вернулись с прогулки. Няня испуганно поздоровалась и прошла в комнату, закрыв за собой дверь.

— Ясно. Значит, у тебя все хорошо, — ревниво сказала мама Веры, мазнув по лицу дочери обиженным взглядом. — Я тебе не нужна. Ты лучше с чужими людьми будешь жить, чужих слушать, а мать тебе никто, не авторитет. Я даже не достойна, чтобы ты попросила помощи, так выходит?

— Я не хотела тебя нагружать, зная твое отрицательное отношение к удочерению Кати. Мне, мама, сейчас скандалы не нужны.

— А мне — нужны! — Татьяна Васильевна всплеснула руками, как будто никак не могла понять, почему дочь так относится к ней. — В кого ты такая? Я вроде бы всю жизнь тебе посвятила! А тебе плевать на меня! В отца пошла, наверное! Тоже бросаешь меня, гонишь!