– Понял, не глиняный.

– Вот поэтому я тебе и говорю, что надо годы сбрасывать. Два года это лучше пяти, такая арифметика тебе, надеюсь, понятна?

– Ещё бы…

– Так вот. Чтобы получить, допустим, два или три года, а не пять, надо, как минимум, себя правильно вести на следствии, помочь ему, а не мешать.

– А как максимум?

– Как максимум, Витя, надо искренне раскаяться не только в том, что совершил, но и во всей своей неправедной жизни, твёрдо раскаяться и твёрдо решить её менять. Но этого, честно говоря, я от тебя пока не жду. Это сразу не приходит. Ты пока помоги мне, исходя хотя бы из своих собственных интересов. Понял ты меня?

– Понял, - хмуро ответил Виктор.
– Ну а какая статья мне светит?

– Вот опять же. Можно тут применить двести шестую, часть вторая. Это злостное хулиганство, особо дерзкое, сюда и твой нож войти может, и что групповое оно…

– Какое групповое? Я же один.

– Двое вас было, свидетели видели. И если один убежал, это ничего не меняет. Тем более он-то первый и пристал. Так что роли разные, но драка одна.

– Та-ак, - упавшим голосом протянул Витька.
– И сколько же отламывается по этой статье?

– Как раз до пяти лет.

– Фью… - Витька даже присвистнул.
– Годов не жалеют.

– Что верно, то верно, - согласился Лосев.
– И с этим фактом надо считаться. Но могут квалифицировать твои действия и по другой статье. Допустим, сто девяносто первой - два. Это уже посягательство на жизнь работника милиции. Тут наказание предусмотрено от пяти до пятнадцати лет.

– Ну да?!
– с тревогой воскликнул Виктор.

Виталий помедлил, соображая, и покачал головой.

– Нет, эта статья в данном случае применяться не должна. Вы ведь не знали, что Шухмин работник милиции, и он был не в форме, да ещё с девушкой. Ведь не знали, верно я говорю?

– Ну, ясное дело! Откуда нам было знать?

– Вот и я так думаю. Цели ограбления у вас тоже не было. Так?

– Так, - с готовностью подхватил Витька.

– Цель была дурацкая, как я погляжу, чтобы Шухмин больше не ходил с девушкой в парк. Почему-то от других посетителей вы этого не потребовали. Только к Шухмину прицепились. Почему? Может, и в самом деле работника милиции в нём узнали?

– Да нет же! Точно тебе говорю.

– Но тогда почему именно к нему? Учти, это и на суде у тебя спросят.

– Ну, почему… Пьяные были.

– Не то. Пьяные целый час ни за кем ходить не будут. Что-нибудь другое придумай, чтобы поверили. А лучше всего правду скажи. Ведь вы за ними целый час шли, так?

– А я помню, думаешь?

– А что вообще шли, это ты помнишь?

– Ну… вроде.

– Где вы их встретили?

– Где? Не помню уже.

– А ты постарайся.

– Говорю, не помню, и всё, - заупрямился Витька.

Лосев помолчал. Странно, однако. В этом пункте парень ведёт себя особенно упрямо. Место встречи с Шухминым и, следовательно, начало слежки, он указывать явно не желает. Может быть, здесь скрыта и причина слежки? Допустим, Шухмин в том месте увидел что-то неприятное для них, опасное, и они решили посмотреть, куда он после этого пойдёт, не в милицию ли? Но то же самое видели и десятки других людей вокруг. Почему эти парни выбрали именно Шухмина? Он иначе повёл себя, чем другие? Возможно. Но Шухмин про это ничего не сказал. Значит, он сам этого не заметил. А может быть, Шухмин со своей девушкой забрели куда-нибудь, где больше никого не было, и там Пётр что-то заметил? Может, эти парни там ограбили кого-то или куда-то залезли, что-то украли? Нет, в таких случаях убегают, а не следят за свидетелями. Да и не заметил Пётр ничего подозрительного, иначе бы он сказал. Странно. Всё очень странно.

Лосев вздохнул.

– Ну, гляди, Витя. Ведь к Шухмину вы прицепились не случайно, не спьяну.

– А пусть не торчит, где не надо! Вылупил, понимаешь, зенки свой… - Он вдруг умолк, словно натолкнулся на что-то, на стену какую-то, и нервно пробормотал, продолжая мять и тискать в руках свою старенькую кепку: - Да чего там говорить…

– Вот сейчас как раз и говорить, - спокойно заметил Лосев, подчёркнуто равнодушно заметил, как бы давал понять, что говорить сейчас - это прежде всего в интересах самого Витьки.
– Впрочем, если хочешь, подожди. Ну, а дома у тебя кто, одна мать?

– Ещё сестрёнка. Шесть лет ей.

– А отец где?

– Десять лет, как убежал без оглядки. След давно простыл. От матери не один он сбежал уже. Кто хочешь сбежит.

– Ты что, неужели мать не любишь?

– А за что мне её любить? Она нас не замечает, мы её. И в расчёте.

Лосев отметил про себя это «мы».

– Кого же она замечает?

– Мужиков. А те её. Красивая больно.

– Сколько же ей лет?

– Тридцать девять или сорок. А дают тридцать. Раньше, как мужик какой приходил, меня за брата выдавала. Потеха.

– А теперь?

– Теперь ухожу. А Лялька ей не помеха. А сейчас и вовсе легче будет. Что сын в тюрьме, говорить не обязательно… Лялька вот совсем пропадёт, это уж точно.

Витька нервно подёргал пальцы, щёлкнув суставами.

– А у тебя подружка есть?

– В гробу я их видел, подружек этих.

– Ладно, Витя, - вздохнул Лосев.
– Кончим пока на этом. Теперь у тебя есть над чем подумать. Может, и в самом деле ты следователю потом больше скажешь.

– Я и того ему не скажу.