Шрифт:
— Оник? Запомню. Я хорошо запоминаю имена. Когда учительницей работала во Львове, так в своем классе не только всех учеников, но и родителей знала по именам. А класс не маленький был. Что теперь? Закрыли школу, здание забрали под казарму. Когда встречала кого-нибудь из своих ребят на улице, готова была расплакаться. И они плачут… А что я могла поделать? Дрожала всякий день: вот придут, вот схватят… Муж мой в армию ушел, могли узнать. Ну, я и решила уехать к матери. Там мне никто ничего не скажет.
— А я был в вашей Яблоневке. До войны…
— Правда? В таком случае вам надо снова побывать там, погостить у нас.
— С удовольствием! Только долго оставаться не могу: у меня назначена встреча с товарищами в другом месте.
— Ну, хоть отдохните с дороги денек-другой.
Была уже ночь, когда они добрались до железнодорожного полустанка. В темноте белело что-то похожее на торговую палатку. Постучали в дверь. Женский голос испуганно спросил изнутри:
— Кто там?
Они переглянулись, и по безмолвному уговору, ответила Галина:
— Двое прохожих! Не пустите ли переночевать?..
Женщина забормотала что-то про себя, потом сказала:
— Не знаю, — что вы за люди?
Но поговорив с Галиной, она в конце концов смягчилась. Однако в дом впустила только учительницу:
— Ах, с вами мужчина? Нельзя! Пускай переспит на дворе.
Галина попробовала уговорить ее:
— Ведь холодно на дворе, замерзнет.
Женщина не слушала.
— Ну, — мужчина не замерзнет!..
Галина отдала Онику узел с одеялом:
— Что делать? Как-нибудь переспите тут…
— Ничего, — отозвался Оник. — Я ее понимаю: сейчас война, любому встречному нельзя доверять. Пересплю и на дворе — это не так плохо, бывало хуже. Я тут под окнами устроюсь.
Оник улегся на завалинке, накрылся одеялом и вскоре заснул.
Рано утром они снова пустились в дорогу и к полудню пришли в Яблоневку.
Вероятно, Онику жилось бы неплохо у матери Галины, но он вскоре понял, что ему небезопасно оставаться в деревне. Его тут многие знали. До войны, когда их воинская часть стояла неподалеку, Оник частенько бывал по делам в Яблоневке и сдружился со многими ребятишками. Иногда, на досуге, он выстраивал их в шеренгу и проводил «учения»: «Ha-лево! На-пра-во! Шагом марш!..» — Ребятишки в селе хорошо знали «дядю Оника». Всякий раз, когда он появлялся, молодые его друзья кричали еще издалека: «Дядя командир, дядя Оник пришел!..» Напрасно рассчитывал Оник, что его — заросшего бородой и в штатском платье — не узнают. Его узнали сразу.
Когда он шел с Галиной по улице, один из ребятишек, вглядевшись, радостно заорал:
— Дядя командир, дядя Оник!..
Ноги Оника приросли к земле. Он похолодел: на середине улицы в толпе женщин стоял немецкий солдат, Услышал или нет? Видимо, услышал: повернулся, взглянул на Оника и — продолжал разговор с женщинами.
Галина шепотом спросила:
— Разве вы командир?
Не успел он ответить, как другой мальчишка завопил еще громче:
— Дядя командир!..
Казалось, для детей ничего не изменилось в этом мире.
— Надо уходить, Галя, — сказал Оник. — Перейдем на другую улицу.
Прямо от ее родных он отправился в Чертково. Он шел и думал, что и там ему будет, пожалуй, не лучше. Здесь на каждом шагу его подстерегают всякие беды, гонения и преследования. Кусок хлеба он, без сомнения, получит везде, но съесть его, не оглядываясь, — вряд ли сможет.
2
Михаил Вербицкий — украинец с польской фамилией до войны работал слесарем в небольшой местной мастерской. Заболев грудной жабой, он оставил работу и жил в Черткове полусельской, полугородской жизнью. У него были две коровы, свинья, куры и приусадебный участок, который обрабатывали они вдвоем с женой.
До войны Оник часто бывал в доме этого человека, сблизился с его семьей.
Война грянула, как гром среди ясного неба. Полк, стоявший в Черткове, получил приказ и той же ночью отправился на фронт. Вместе с полком ушел и Оник.
Вербицкий с женой не раз вспоминали своего армянского приятеля: где-то он, что с ним? И вот, однажды вечером, когда они сидели за ужином, в окно постучали. Вербицкий, открыв дверь, остолбенел:
— Каким чудом, Оник?.. Добро пожаловать, заходи!
Оник подробно рассказал друзьям обо всем, что с ним приключилось.
— Ну, что ж, — заканчивая разговор, сказал Вербицкий, — живи у нас, покуда придут твои товарищи, там подумаем.
Два дня Оник никуда не выходил. Он пытался заняться работой по дому, но все-таки время ползло необычайно медленно. Видя, что Вербицкий сам пасет на выгоне своих коров, Оник решил заменить его в этом деле. Вербицкий не возражал.
На следующий день, рано утром, Оник с пастушьей палкой в руке погнал коров в поле. «Стадо» было невелико; пасти двух медлительных, послушных коров не представляло трудностей. Оник больше лежал в траве, глядя в небо и предаваясь воспоминаниям.