Тереза вернулась.

— Что случилось, мама? — тревожно спросила она.

Утирая слезы, мать ласково улыбнулась ей:

— Ничего особенного, Тереза! Ну, поплакала маленько.

— Но что такое?

Мать, не ответив, взялась за свой узел:

— Ну, пошли!

Тереза ничего не могла понять. Она до этого никогда не видела матери плачущей. Были тяжелые дни, были неудачи. Что сказал матери этот человек, какую печальную новость сообщил, если она так разволновалась, Даже заплакала? И почему ей не хотят сказать об этом?..

Тереза решила добиться разгадки окольным путем.

— Долго вы были в Инсбруке? — спросила она.

— Несколько часов.

— Так вы даже на Пачеркофель не поднимались? Его высота две тысячи метров, вы видели?

— Там кругом горы.

— Да, но из города поднимаются на вершину Пачеркофеля по воздушной дороге. Почему не попросили моего дядю, он бы вам показал.

Мать позвала Терезу:

— Давай-ка расставим эти вещи. Сейчас придет отец.

Расчистив проход, госпожа Генриетта принялась стряпать обед: почистила несколько картофелин, положила в большую кастрюлю и добавила к ним нарезанной колбасы, которую прислал Гюст.

Ребятишки столпились вокруг печки и нетерпеливо заглядывали в кастрюлю. Они очень хотели есть, — это было видно по их глазенкам. Даже Грета, и та жадно поглядывала издали на кастрюлю. И только старшие — Тереза и Альфред — с деланым равнодушием отворачивались от весело трещавшего в печке огня.

Гостям стало не по себе. Было жаль этих бледных ребятишек. Они ясно почувствовали, что голод в этом доме был не случайным явлением. Видно, большая эта семья живет плохо, — а тут они пришли непрошенными гостями.

От кастрюли шел соблазнительный аромат. Детишки ерзали от нетерпения. Но в семье было правило: не садиться за стол без отца.

Его появления ждали и гости. Фрау Генриетта тоже обдумывала разговор с мужем, — чем они могут помочь беглецам?

Добрая женщина, даже в самой крайней нужде она всегда заботилась о других. По ее понятиям, коммунист должен быть только таким.

Муж запаздывал. За окнами вагона сгустилась темнота — черная, как смола. Их закрыли синей бумагой, — на столе появилась керосиновая лампа.

В самом сердце Европы — керосиновая лампа! Проехав из Инсбрука значительную часть Австрии, беглецы любовались ее прекрасной природой, богатыми, городского типа селениями. Они знали, что здесь, в горах Штирии, работают предприятия, приносящие хозяевам огромные доходы. А вот семья австрийского рабочего живет в старом вагоне, с керосиновой лампой, а его дети нетерпеливо ждут своей доли жалкой похлебки!..

— А вдруг, фрау Генриетта, вашего мужа и здесь снимут с работы? Что тогда? — спросил Гарник.

— Я уже думала об этом, — ответила она. — Попросим, чтобы нас всех посадили в тюрьму. Не очень страшно: попасть из большой тюрьмы в маленькую.

— Почему в тюрьму? — запротестовала Тереза. — Я начну работать. И Альфред тоже. Школу можно закончить после войны.

— Нет, — возразила мать. — Как бы то ни было, а вы должны учиться!

Разговор оборвался — вошел отец. Ребятишки бросились ему навстречу.

Иозеф Шиндлер, вопреки обыкновению, сегодня не приласкал малышей. Он был хмур, с согнутой усталостью спиной.

— Познакомься — они приехали из Инсбрука, — представила гостей жена.

— А! Добрый вечер! — протягивая тяжелую руку, проговорил Иозеф Шиндлер. — Конечно, видели там Гюста?

— Да, — ответил Гарник, — он просил передать вам привет.

— Спасибо! Он что — все такой же? Все проповедует добро?

— Он очень добрый человек.

— Гм!.. Уж это мне непротивление злу…

Иозеф пошел к умывальнику, тщательно умылся, потом сел за стол.

Наконец, кастрюля открылась. Так как разместить всех за столом оказалось невозможным, фрау Генриетта устроила Терезу, Грету и двух малышей в другой половине вагона.

Десять человек хлебали жидкую похлебку в полном молчании. Лишь постукивали ложки. И самый маленький из ребят вдруг спросил:

— Мама, когда кончится война?

— Когда? Этого я не знаю. Кушай!

— Грета сказала, что когда кончится война, за обедом будет масло. Хоть бы скорей кончилась!..

Иозеф зло усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Да… Молниеносная война. Весь мир за полгода! Ах, ах!. Гитлеру легко было присоединить Австрию к Германии. Зато русские устроили ему холодный душ. Может, протрезвится, придет в себя.