Гарник молчал. Образ симпатичного, старого монаха — хранителя библиотеки, все еще стоял перед ним. С Бекмезяном спорить было невозможно. Схватить бы его за горло да прижать к стенке: «Что ты хочешь от старика — пусть хранит свои книги!.. А что касается Армении, то… на-ка, выкуси!..» И Гарник незаметно составил комбинацию из трех пальцев.

Бекмезян так спешил, как будто «национальный комитет» был охвачен пожаром.

Гарник искал хоть какой-нибудь повод для того, чтобы уклониться от этого посещения. На какого дьявола ему этот комитет? Ведь это, очевидно, местная дашнакская организация. Неужели армян тут так много, что дашнаки создали свой комитет? Впрочем, пусть их будет сколько угодно, — ему с Великановым никакой «национальный комитет» не нужен. И надо придумать какую-нибудь причину, чтобы не ходить туда.

— Что-то я себя неважно чувствую, — пожаловался Гарник.

— В самом деле? — спросил Бекмезян. — Отчего бы? Наверное, подействовало вино этих Мхитарянов?.. Это пустяки!

Они повернули на шумную, людную улицу, где сплошным потоком шли грузовые и легковые автомобили. Среди них было немало и военных машин. В некоторых сидели вооруженные солдаты. «На фронт, наверное, едут… А мы должны разыскивать какой-то «национальный комитет». Зачем?..»

— Нет, я совсем плохо себя чувствую! — неожиданно остановился Гарник.

— Уж не от голода ли, брат. Давайте зайдем в кафе. Его хозяин из наших — армянин, — пояснил Бекмезян, — я всегда тут обедаю.

Они вошли в насквозь прокуренный зал. Столы здесь были отделены деревянными перегородками. Посетители за этими перегородками играли в карты или читали газеты, или горячо спорили о чем-то.

Бекмезян повел гостей в дальний конец зала.

— Погос! — окликнул его кто-то из-за перегородки.

— О, господин Манучарян! Рад вас видеть! А я шел в «национальный комитет», чтобы повидать вас там… Хотел представить вам этих молодых людей, приехавших с родины. Познакомьтесь!..

Манучарян встал, подал всем руку, потом снова усевшись, спросил:

— Вы из Румынии?

— Почему из Румынии! — поспешил ответить за Гарника Бекмезян. — Григор, например, из Еревана.

На газете перед Манучаряном лежали очки. Словно не поверив, он посадил их на свой крупный нос и прищурил один глаз:

— Как это вы могли приехать из Армении? Ваша фамилия Великян? Я не ослышался?

— Он жил среди русских, господин Манучарян, потому и не знает родного языка.

Манучарян пристально посмотрел на Великанова и кивнул головой. Потом закрыл глаза и на минуту углубился в какие-то свои размышления.

— Да! — вдруг очнувшись, повернулся он к Бекмезяну. — Вечером мне позвонил Кайцакуни, в субботу он будет в Вене.

— Наконец-то! — обрадовался Бекмезян. — Специально по вопросу о легионе? Я уже начал составлять список. Его открывают: Григор Айдинян и Оник Великян.

Манучарян снова склонил лысую голову и снова задумался.

Бекмезян подозвал официанта, заказал завтрак.

Некоторое время продолжалось молчание. А потом начался трудный для Гарника разговор. Манучарян задавал ему вопрос за вопросом, и он должен был заново повторить все то, что уже рассказал Бекмезяну и монахам. Нервы были в страшном напряжении, — он боялся, как бы не выдать себя. Было в чем запутаться: он переменил имя и фамилию, а своего русского друга сделал «армянином».

Манучарян недоверчиво выслушал ответы Гарника. Он то щурил, то широко открывал глаза под очками.

— А что делает твой отец в Ереване? — спросил он, уставясь в переносицу Гарника.

— Отец? — Он был бухгалтер на заводе.

Манучаряну зачем-то нужно было знать подробности.

— На каком заводе?

— На машиностроительном.

— Он большевик?

— Нет. Он уже старый.

— Сколько получает?

Гарник никогда до этого не интересовался, сколько получают бухгалтеры на заводе.

— Кажется, девятьсот рублей…

Манучарян задавал вопросы вежливо, с мягкой улыбкой, которая распространялась, казалось, и на его сияющую лысину.

Принесли яичницу и по стакану кофе. Еда застревала у Гарника в горле. Но вот Манучарян перестал допрашивать его и вдруг на чисто русском языке обратился к Великанову:

— Ну-с, молодой человек, теперь о себе расскажите вы.

Великанов остолбенел. Гарник тоже растерялся. Оба не ожидали такого оборота.

— Вы, конечно, изменили фамилию? Неплохо придумали!.. Но нужно было хоть немного подучить армянский.

Манучарян язвительно засмеялся, обнажив ровный рядок искусственных зубов.

— Может быть, Великанов?.. В Петербурге я знал одного унтер-офицера с такой же фамилией. Конечно, вы убежали из лагеря и намерены присоединиться к своим?..

— Мы не бежали! — опуская вилку, заговорил Великанов. — Нас угнали в Германию на работы, и мы хотим вернуться домой…

— Все равно не доберетесь! — продолжал злорадствовать Манучарян. — Песенка большевиков спета. Ваше правительство уже сбежало из Москвы… Войска еще продолжают сопротивляться, но и они вскоре сложат оружие.