В лесу Чесик украл у синицы-дуплянки пять махоньких голубоватых яичек. А на посадках набрал сладких, душистых ягод. Яички завернул в широкий кленовый лист и сунул за пазуху — так не раздавишь их. А ягоды сначала держал в пригоршне, потом смекнул, — высыпал в шапку.

И вот, уже пригнав коров на место, он крадучись обходит красный уголок на скотном дворе, чтобы доярки не приметили, а то проходу не дадут, чтобы улизнуть от Никодима, не идти домой вместе. Нынче у Чесика другие заботы. И он как был с утра в тяжелых чоботах, так и идет туда, в сторону той хаты, где живет председатель и куда приехала вчера пани председательша.

Идет тропкой среди высоких хлебов и представляет себе, как вслед за жнейкой будет вязать в снопы эту рожь пани председательша. И он, Чесик, как и прошлым летом, станет помогать ей таскать снопы, чтобы не поранила она ноги о стерню, ставить их вместе с ней в бабки.

А еще до жатвы, когда только начнут косить, когда сено будут сгребать, пойдет рядом с ней, будет складывать вместо нее в копны, чтоб руки у нее не заболели, чтоб не надорвалась она, поднимая тяжелое. А лен начнут колотить на току, он тоже придет помогать ей. И все будет хорошо у них. Он ведь не так, как бабы, — тяп-ляп вальком, а толку нет.

Замечтавшись, Чесик и не заметил, как очутился возле хаты председателя. Он прошел от гумна огородами и, не решаясь войти во двор, стоял у сарая. Выбежал из дома и помчался за котом белоголовый мальчонка. Это сынок пани председательши Коля. Чесик узнал его, потрогал, целы ли за пазухой яички. Следом за Колей вышла хозяйка избы, где жил председатель, тетка Ганна, вынесла какой-то белый сверток (Чесик не понял — ребенок, что ли?) и склонилась над коляской, стоявшей в тени, под грушей сапежанкой. Сверток зашевелился, заплакал. Ну, ясно, ребенок! Только откуда он у этой старухи Ганны?

В ту же минуту отворилось настежь окно на председателевой половине и голос, который Чесик узнал бы изо всех голосов на свете, позвал:

— Коля, иди, сыночек, выпей молочка тепленького.

— А-й… — отозвался Коля, крепко держа обеими руками котенка.

И тетка Ганна тоже сказала:

— Иди, дитятко, выпей кружечку.

Но и на ее призыв Коля не откликнулся, бросился за вырвавшимся из рук котенком. Из хаты послышался снова голос, от которого у Чесика задрожало все внутри:

— Тетка Ганна, не надо ее качать. Я сейчас кормить буду. Дома я никогда не качаю.

«Значит, это пани председательши ребенок, — сообразил Чесик. — А в прошлом году его не было».

Потом из дома вышла она сама. Солнце светило ей прямо в глаза, она остановилась на крыльце, зажмурилась, засмеялась и, как маленькая, протянула руки навстречу солнцу.

— Ой, тетка Ганна, как у вас хорошо здесь, красиво!

Она не была уже такой тоненькой. И золотистые волосы ее уже не спадали по спине, а были схвачены в узел и заколоты на затылке. И платье на ней было другое. В прошлом году она все время ходила в белом. Но Чесик не заметил этого.

Не сводя с пани председательши глаз, он вдруг и сам засмеялся и зажмурился.

— А в городе такая жарынь, такая пылища! — Она легко сбежала с крыльца и нагнулась над коляской. — Проголодалась, — снова засмеялась она. — Два часа уже.

И Чесик тоже засмеялся тихонько.

— Гляди ты! — удивилась тетка Ганна. — У нас тут никто про эти часы и слыхом не слыхал. Захотело дитя есть, так мать ему тут же титьку в рот. А вы там, в городе, ученые, все по часам да по книжкам — и кормите, и спать укладываете..

Ребенок заплакал, и, присев на траву, пани председательша расстегнула пуговицы и стала кормить. Ребенок сосал жадно, от удовольствия чмокал, крутил головкой и тыкался носиком в теплую материнскую грудь.

— Смотри, и правда голодная. — Тетка Ганна постояла еще минутку, повернулась и пошла в хату.

А Чесик не мог сдвинуться с места, все стоял за сараем и, словно зачарованный, не сводил глаз с пани председательши.

С плачем прибежал с улицы Коля, на щеке его алели свежие царапины.

— Мама, меня… котик…

— Я тебе что говорила: не бери его на руки, не трогай. Он не любит этого.

— Я только хотел искупать в пруду.

— Он что, просил тебя об этом? Ступай отсюда, напугаешь маленькую.

Размазывая по лицу слезы, Коля подошел к матери, прижался к ней. Она обняла его одной рукой и притянула к себе, но ему было так неловко. И он налег на сестренку сбоку. Мать легонько оттолкнула его, но, раскапризничавшись и разобидевшись, Коля шлепнул девочку по голенькой ножке. Та зашлась в плаче, а пани председательша прикрикнула: