Не могу объяснить самой себе, что именно так манит меня в Константине Сергеевиче, подавляя волю. Стоит попасть в плен мрачной синевы, как ноги подкашиваются, а желание сдаться ему захватывает от макушки до пяток. Его эмоции скупо проявляются во время секса, в остальных же случаях он мало похож на человека, способного к жалости и состраданию. Но стоит отдать ему должное: оба раза он нежен и ласков, насколько вообще способен к данным проявлениям.

Тася уезжает с Гришей, а мой день начинается на кухне. Сегодня приедет клининговая служба, в обязанности которой входит уборка всех помещений, кроме спальни Аронова. Петровна руководит девушками, направляя в комнаты, а напоследок отправляет двоих в коттедж Островского, предупреждая, чтобы они не передвигали предметы и не прикасались к его личным вещам. В своём уборку сделаю сама, не желая присутствия незнакомых людей.

Ближе к вечеру в доме начинается переполох, а охрана, рассевшись по машинам, покидает территорию.

– Что-то случилось? – прилипнув с Петровной к окну, наблюдаем, как следом выезжает Парето.

– Альберт Витальевич дома. Даже не могу предположить, что произошло.

И когда ворота за автомобилем Островского закрываются, возвращаемся к привычным делам.

– Я всё спросить хотела, – начинаю издалека, потому что Петровна имеет право не отвечать на мои вопросы. – Тот охранник, которого убили… Виновного нашли?

Женщина медленно поднимает глаза, в которых застыла растерянность, а спустя минуту начинает неуверенно говорить:

– Его даже опознали по камерам, по горячим следам найти не удалось. Разослали ориентировки по городу и близлежащим населённым пунктам, но увы, словно в воду канул. Ты по новостям не видела?

– Нет. Я давно телевизор не смотрела, а когда и случались такие моменты, например, в кафе, Тася выпрашивала мультики.

– А листовки, расклеенные на улицах, не видела? – интересуется Петровна, внимательно наблюдая за моей реакцией.

– Некогда было смотреть по сторонам. Утром бежала на работу, в обед проведать бабулю, вечером домой и на подработку. Мне кажется, я даже в зеркало по несколько дней не смотрела, потому что времени не было. Так промелькнули последние пару лет, – затихаю, не желая больше никогда возвращаться к жизни, в которой существовала. Лучше этот дом, закрытая территория и рычание Парето, чем всё то, что было у меня ранее.

– Почему не ушла?

– Некуда было идти, – пожимаю плечами, вспоминая свои метания рядом с Ромой. – Жилья нет, снимать дорого, родных нет, из друзей только соседка, да и бабушке требовался уход. Зареклась, что как только её не станет, найду возможность разъехаться с Ромой, но судьба всё решила за меня.

– Всегда так плохо было? – Петровна отставляет посуду и усаживается на стул, приготовившись к беседе.

– Нет. Сначала всё было хорошо, мирно, как у людей, а потом… Просто две жизни сошлись на нескольких квадратных метрах, и в силу обстоятельств остаются рядом. Чужие, далёкие и совершенно ненужные друг другу люди, мечтающие разойтись в разных направлениях. Уверена, Рома тоже хотел избавиться от моего присутствия, просто знал, что бабуля завещала квартиру мне, а значит, после её смерти, я имею право указать ему на дверь. Вот и провернул аферу с продажей, не оставив мне выхода.

– И времени подыскать жильё не дал? – удивляется Петровна, а я только сейчас понимаю, что не вдавалась в подробности своей ситуации до сегодняшнего дня.

Снова и снова перемалывала события того дня, когда мы с Тасей остались на улице, и пыталась понять, почему Рома так поступил. Я понимаю, что ему было плевать на меня, но к дочке должны же были остаться хоть какие-нибудь чувства?

– Нет. Пришли новые хозяева, ткнули в лицо бумагами, и с помощью полиции помогли покинуть квартиру. Я бы хотела посмотреть в глаза Ромы и спросить, почему он избавился от дочки, не подумав, в каких условиях окажется его ребёнок.

– Был уверен, что ты, как мама, обязательно позаботишься о Тасе и сделаешь всё возможное, чтобы дочка жила в нормальных условиях.

– Я пыталась, но если бы не вы в тот вечер на вокзале… – отчего-то к горлу подкатывает ком, а глаза затуманивает влагой, и мне хочется сжать Петровну в объятиях, чтобы она понимала, что сделала для нас с дочерью, но как только делаю шаг, в окно бьёт свет фар, переключая моё внимание. – Гриша с Тасей приехали. Пойду заберу.

Выскакиваю на улицу, но навстречу мне идёт Островский с Тасей на руках, которая ему что-то рассказывает, активно жестикулируя и заикаясь. Дочка взбудоражена, что замечаю сразу. Парето ставит ребёнка передо мной, но не уходит.

– Мам, а меня Гриша испачкал, – показывает пальчиком на большое пятно, которое расплылось по нежно-розовой ткани в области груди. – Оно красное, – нажимает пальцем, а затем показывает мне красную фалангу.

По какой-то причине я сразу понимаю, что это кровь, и поднимаю голову, чтобы получить ответ от Островского. Он молчит, вероятно, не желая давать разъяснения в присутствии Таси.

– Ничего страшного, постираем, – произношу хрипло, стараясь не выдать волнения, от которого раздаются глухие удары в висках, и я слышу собственную речь, словно из-за толстой преграды. – А Гриша где?