Интуитивно чувствую, что прямо сейчас я должна оказаться с Костей рядом. Не знаю, что сказать и как оправдаться за его переживания, но открываю дверь машины и уверенно иду в направлении мужчины, а как только оказываюсь рядом, попадаю в жёсткие объятия. Оплетает руками и утыкается носом в мою макушку, шумно раздувая волосы и сильнее сжимая.

Это объятия человека, который обрёл нечто новое для себя, доселе неизвестное или забытое настолько, что, появившись, это новое выбило почву из-под ног и развеяло в пыль привычные устои. И вот он – этот спасительный вдох, способный принести веру. И только он решает: броситься, закрыв глаза, за мечтой, или же задавить и вытравить неожиданный порыв, способный увести с намеченного пути. Сейчас, стоя в объятиях Островского, я каждой клеточкой ощущаю то незримое, что переплетается между нами прозрачными нитями, которые, если он пожелает, способны связать нас навсегда.

Проходит бесконечное количество минут, прежде чем хватка ослабевает, а грудная клетка Островского вздымается не так часто под моей ладонью. Он действительно решил, что я была в квартире и увидеть меня не представляется возможным, и то, что я сейчас улавливаю – искренние эмоции человека, который, казалось бы, на них неспособен. Он живой. Внутри. Как бы ни отрицал обратное.

– Поехали.

Направляется к машине, точно зная, что последую за ним. Что я и делаю, когда устраиваюсь в тёплом салоне, потирая замёрзшие ладошки и искоса посматриваю на Костю, который немного расслабляется, принимая привычный вид. Ворота приветливо отъезжают, пропуская нас на территорию под вопросительные взгляды охраны. Слишком мало времени прошло с момента оглашения новости о нашем браке, и парни по-прежнему непонимающе качают головой, оценивая нашу пару.

Иду к коттеджу, желая увидеть Тасю, за которой безумно соскучилась. Моя малышка с визгами несётся навстречу, запрыгивая на руки и обнимая.

– Тебя так долго не было! А мы с Гришей в снежки играли, на санках катались, снежинки наперегонки ловили. А ещё бегали и прыгали по квадратикам, которые сами сделали! Представляешь? А Гриша сказал, что я не перепрыгну, а я перепрыгнула! – показывает руками расстояние, которое преодолела, наблюдая за охранником, который подтверждает каждое слово дочки кивками. – Гриша проиграл и принёс мне шоколадку! Вот!

– Ты же не ешь шоколадки?

– Мам, я же её выиграла! Мы с Гришей вместе съели!

– Тогда ладно.

– А где карета? – Тася сосредотачивает своё внимание куда-то мне за спину.

– Тасенька…

– Сейчас принесу, – Островский прерывает мои объяснения двумя словами.

Не желая посвящать ребёнка в нюансы случившегося, решила, что Парето не выполнил её запрос, но вновь ошиблась: он никогда не забывает озвученных обещаний. Возвращается через пару минут с большой коробкой в руках, вручая Тасе, глаза которой округляются от подарка.

– Спасибо, – целует Костю в щёку, обнимая, и тут же срывается с места, утягивая за собой Гришу, чтобы рассмотреть игрушки.

– Спасибо, – вторю в унисон дочери, обращаясь к Островскому. – Она очень такую хотела. – Улыбаюсь, наблюдая за радостной дочкой, и продолжаю: – Жаль вашу квартиру. Это было возгорание?

– Взрыв, – отрезвляет Костя. – Хорошо спланированный, направленный взрыв. Целью была ты.

– Я? Почему?

– Вчера ты сорвала представление, которое должно было избавить от меня на длительное время. Дал понять Зарецкому: я в курсе, кто на самом деле получил пулю. Где сейчас Воронов – неизвестно. Мои люди потеряли след на границе с Финляндией. Но там он не задержится, направится в Германию, а лучше в Англию, где у Зарецкого имеется недвижимость.

– Что будете делать?

– Всё, чтобы достичь желаемого.

– Знаете, есть простой выход: не отменять решения, но изменять их в случае, когда того требуют обстоятельства. Это не слабость, а лишь показатель расчётливости и готовности к изменяющимся условиями на пути к цели. – Последняя попытка убедить Костю развернуться на сто восемьдесят градусов, оставить месть и посмотреть в сторону света, который он упорно не замечает.

– Условия – это ты? – привычная усмешка растягивает губы Парето, возвращая сдержанного и безэмоционального мужчину, к которому все привыкли.

Но я вижу его другим. Даже сейчас улавливаю замешательство, когда открыто смотрю в тёмную синеву с нежностью во взгляде. Счастлива лишь оттого, что Костя рядом, прожигает меня насквозь, словно стремится стереть те минуты, когда позволил себе быть человеком, попавшим в плен эмоций.

– Вы упорно стремитесь к цели, готовый к наихудшим последствиям и даже смерти. Что вам мешает сотворить смысл, ради которого захочется жить? Я говорю не о себе, – качаю головой, – лишь о чём-то настолько важном лично для вас, что перекроет неумолимое желание сорваться в бездну.

Перевожу взгляд на Тасю: для меня она тот самый маяк, к которому я стремлюсь несмотря ни на что. Как бы жизнь меня ни испытывала на прочность, подкидывая, казалось бы, непреодолимые трудности, ради своего ребёнка я готова на всё. Возвращаю своё внимание Островскому, который, как и я, сосредоточен на Тасе, с улыбкой распаковывающей коробку с новой игрушкой. Остановить его немыслимо, пока он сам не пожелает сказать «стоп». Этот факт я приняла, как бы противоречив он ни был. На беседу Костя не настроен. Не сейчас, когда мы оба ещё не осознали всю значимость того, что произошло сегодня: на миг сердце каждого из нас остановилось, не желая принять возможность потери. Объятия на обочине дороги, в которые Островский вложил накопившуюся за годы нежность, кричали о страхах человека, который в глазах окружающих не боится ничего, включая смерть. Это лазейка, через которую способны просочиться мои слова, призывающие его к миру.