«И это чертовски рискованное «наследие» к тому же!», — угрюмо подумал он.

На самом деле, на протяжении многих лет, он выдвинул обвинения, по крайней мере, против дюжины своих собратьев-шуляритов, делая это всякий раз, когда он мог представить необходимые доказательства, не разоблачая более широкие, скрытые и гораздо более рискованные действия Круга. По крайней мере, дважды у него были абсолютно убедительные доказательства того, что рассматриваемые инквизиторы использовали свой пост (и все связанные с ним ужасные угрозы), чтобы вымогать деньги у абсолютно невинных мужчин и женщин. А, однажды, у него были почти абсолютно убедительные доказательства убийства. И всё же самым суровым наказанием, которого он когда-либо смог добиться, было не более одного года отстранения от служения Ордену Шуляра… и оно было наложено на одного из вымогателей, а не на убийцу.

Его тошнило от того, что его собственный орден, орден, призванный охранять святость души Церкви, был испорчен ещё больше, чем другие ордена, которые он должен был направлять и охранять, но не было смысла притворяться, что это не правда. А хуже всего было то, что многие из этих нечистоплотных инквизиторов даже не осознавали, что они порочны. Они были частью системы, намного большей, чем они сами, и выполняли свои обязанности именно так, как их учили выполнять Жаспер Клинтан и его непосредственные предшественники. Мысль о том, что они искренне верят, что служат Божьей воле, пугала его, но он уже давно пришёл к выводу, что — для многих из них — это тоже было правдой.

«Иногда я задаюсь вопросом, понимает ли Клинтан в действительности, насколько он порочен. На самом деле, я сомневаюсь, что он это понимает. Он вообще не видит в этом разложения, и это, пожалуй, самое отвратительное в нём. Я думаю, что он искренне не видит никакого противоречия между тем, чего он хочет, и волей Господа. Это совершенно одно и то же, и именно поэтому он имеет полное право делать всё — всё что угодно — для достижения своих целей. Всё, что поддерживает и укрепляет авторитет Церкви (и его собственный), является благим и благочестивым; всё, что угрожает авторитету Церкви (и его собственному), является делом самой Шань-вэй. И никому, кроме Круга, нет до него никакого дела, пока он продолжает на них работать, выжимая для них деньги, власть и привилегии».

Правда заключалась в том, хотя Сэмил не рассказывал этого никому, даже своим братьям по Кругу, что он действительно был согласен с Мейкелом Стейнейром и Церковью Черис. Церковь Господа Ожидающего была безнадёжно испорчена, попав в руки таких людей, как Клинтан и остальные члены «Группы Четырёх». Даже если бы он смог каким-то образом свергнуть Клинтана и Трайнейра, не было смысла обманывать себя, полагая, что не было по крайней мере десятка других викариев, готовых занять место «Группы Четырёх» и вести дела «как обычно». Просто так здесь было принято вести дела.

«Но ведь среди викариата действительно есть добрые и благочестивые люди», — упрямо сказал он сам себе. — «Ты же знаешь, что есть. Это единственная причина, по которой ты не сдался и не сбежал в какое-нибудь место вроде Черис».

Возможно, так оно и было, но цепляться за эту веру становилось всё труднее. И атмосфера отчаяния, ощущение того, что люди готовы искать любой путь к спасению, которая пронизывала Церковь на самом высоком уровне с тех пор, как черисийцы бросили вызов «Группе Четырёх», была пугающей. То, что раньше было просто опасно, стало чем-то гораздо худшим, и после того, как Эрайка Динниса настигла его страшная судьба, Сэмил Уилсинн не испытывал иллюзий по этому поводу. Напуганные люди могут свирепо бросаться на любого, кто покажется им угрожающим их собственной безопасности, или их положению, и Жаспер Клинтан был более чем готов использовать этот страх для достижения своих собственных целей.

«Возможно, пришло время», — подумал он. — «Если знак не был дан в такой момент, как этот, то почему он дан? Неужели, внутренняя угроза Церкви так же смертельна, как и внешняя?»

Но это было не одно и то же, и он знал это так же хорошо, как и Ховерд. Возможно, это время уже приближалось, но пока оно не пришло…

Размышления Сэмила Уилсинна внезапно прервались, так как в большой зал вошли члены трибунала и уселись за огромный стол для совещаний. Их было восемь, но лишь присутствие одного из них действительно имело значение, и лицо Уилсинна напряглось, когда Уиллим Рейно, архиепископ Цян-у и Адъютант Ордена Шуляра, наклонился вперёд и легонько постучал в маленький колокольчик, висевший на подставке перед ним.

Нежные, серебристые ноты поплыли по залу, и тихий гул побочных разговоров внезапно оборвался.

— Заседание трибунала начинается, — объявил Рейно. — Давайте помолимся.

Головы склонились по всей комнате, и Рейно повысил голос.

— О Бог, Творец всех людей, создатель всего сущего, архитектор и зодчий всего, что было, есть и когда-либо будет, мы предстаём перед Тобой в благоговении и трепете. Мы умоляем Тебя направлять нас в этом, нашем важном деле сохранения святости, чистоты и истины Твоего слова и Твоей Церкви, данной нам Архангелом Лангхорном в день Творения. Мы благодарим и благословляем Тебя за то, что Ты дал нам это священное наставление и направил нас в его сохранении и обучении, и с тяжёлым сердцем мы приносим Тебе результаты обсуждений и решений, к которым Твоё Управление Инквизиции было призвано недавними событиями. Будь с нами, умоляем Тебя, когда мы сражаемся с силами Тьмы во имя Твоего святейшего имени. Во имя Лангхорна мы молимся, аминь.

Хор ответных «аминь» пророкотал в ответ, но Сэмила Уилсинна среди них не было. Так же как и его брата.

Рейно поднял голову, подождал, пока слушатели снова устроятся поудобнее, и откашлялся.

— Я уверен, что все присутствующие в этом зале полностью осведомлены о событиях, которые привели к созыву этого трибунала, — сказал он. — Поскольку это так, мне кажется, нет смысла пересказывать их ещё раз.

Одна или две головы среди присутствующих кивнули, и Рейно оглянулся через плечо на одного из помощников, собравшихся у покрытой гобеленами стены позади членов трибунала. Помощник, удивительно молодой на вид старший священник Ордена Шуляра, быстро вручил ему толстую папку, и Рейно положил её перед собой на совещательный стол. Он открыл её и несколько секунд перелистывал несколько первых листов бумаги. Затем он снова посмотрел на ожидающих священников.